Бомбы сброшены! - Гай Пенроуз Гибсон Страница 5

В июне 1938 года я прибыл в Грац, расположенный в живописной провинции Штейермарк. Там я представился командиру соединения «Штук». Прошло всего 3 месяца с того дня, как германские войска вошли в Австрию, и население страны с радостью встречало нас. Эскадрилья располагалась в деревне Талерхоф, она совсем недавно получила пикирующие бомбардировщики Ju-87. Одноместный «Хеншель» больше не использовался в качестве пикировщика. Нас учили бомбометанию с пикирования под любыми углами до 90 градусов включительно, полетам в строю, воздушной стрельбе, что составляло основу подготовки летчиков нового рода авиации. Вскоре мы освоили все это. Нельзя сказать, чтобы я учился быстро, тем более, что остальные летчики эскадрильи уже завершили обучение, когда я прибыл. Мне понадобилось много времени, чтобы постичь тонкости новых предметов, слишком много, по мнению командира эскадрильи. Мое обучение двигалось так медленно, что он вообще перестал в меня верить. Моя привычка проводить свободное время в горах или занимаясь спортом не улучшала отношение ко мне. В офицерском клубе, где моим единственным напитком было молоко, я появлялся крайне редко.

Тем временем я получил удостоверение пилота, но на Рождество 1938 года командир эскадрильи получил предписание направить одного офицера для специального обучения в школе воздушной разведки. Остальные эскадрильи дружно вернули предписания не заполненными. Однако мой командир не мог упустить прекрасный случай избавиться от любителя молока. Естественно, он выбрал меня. Я хотел остаться на пикировщике. Но все мои попытки затормозить колеса разогнавшейся военной машины были напрасны.

Поэтому в январе 1939 года я оказался в школе воздушной разведки в Хидельсхайме в состоянии полного отчаяния. Нас обучали теории и практике воздушной фотографии, и уже пополз слушок, что после окончания курсов нас зачислят в специальное подразделение, которое будет выполнять специальные задания командования Люфтваффе. В разведывательном самолете наблюдатель тоже должен быть пилотом, и все мы стали наблюдателями. Но вместо пилотирования самолета мы должны были сидеть смирно, вручив свои жизни пилоту, которого каждый из нас в душе считал тупицей. Однажды он обязательно разобьет самолет — и тебя вместе с ним. Мы обучались ведению аэрофоторазведки и чтению снимков, остальное время было посвящено утомительному изучению теории. По окончанию курса мы были направлены в свои подразделения. Я получил назначение в эскадрилью дальней разведки 2F 121, базирующуюся в Пренцлау.

* * *

Через 2 месяца мы были переброшены в район Шнайдемюля. Началась война против Польши! Я никогда не забуду свой первый полет через границу в другую страну. Я сидел в кабине, напряженно ожидая: что же сейчас произойдет? Все мы впервые побывали под огнем зенитных орудий и сразу научились относиться к нему с уважением. Редкие появления польских истребителей всегда становились предметом долгих бесед. То, что раньше было сухими строками учебников, теперь стало волнующей реальностью. Мы провели фотосъемку железнодорожных станций Торуня, Кульма и других городов, чтобы выявить перемещения войск противника и места их сосредоточения. Позднее мы начали совершать вылеты все дальше на восток до железнодорожной линии Брест-Литовск — Ковель — Луцк. Верховное командование желало знать, как поляки перегруппировывают свои силы на востоке, и что делают русские. В качестве базы для полетов в южных районах боевых действий мы использовали Бреслау.

Но военные действия в Польше не затянулись, и я вернулся в Пренцлау с Железным Крестом 2 класса на груди. Здесь командир моей эскадрильи угадал, что мое сердце совсем отдано отнюдь не разведывательным полетам. Однако он полагал, что в настоящее время нет особого смысла поддерживать мои рапорты об обратном переводе в подразделение пикировщиков, так как разведчики были загружены до предела. Я сделал одну или две попытки, но успеха не имел.

Мы провели зиму во Фрицларе возле Касселя в провинции Гессен. Отсюда наша эскадрилья совершала разведывательные полеты на север и северо-запад, используя аэродромы подскока. Мы совершали полеты на больших высотах, и потому каждый экипаж должен был пройти специальное обследование на пригодность к таким полетам. В Берлине вынесли вердикт, что я к полетам на больших высотах не пригоден. Так как «Штуки» действовали на малых высотах, командование эскадрильи больше не противилось моему переводу на пикирующий бомбардировщик. Наконец я вернулся к своей «первой любви». Однако тут один за другим пропали без вести два экипажа разведчиков, и меня отправили на повторное обследование. На сей раз медики заявили, что я «исключительно пригоден для полетов на больших высотах», признав, что в первый раз они, судя по всему, ошиблись. Но хотя министерство авиации и не отдало определенного приказа о месте моей дальнейшей службы, я все-таки был переведен в учебный авиаполк, базирующийся в Штаммерсдорфе недалеко от Вены. Позднее он был переброшен в Грайльсхайм.

Я служил адъютантом командира полка, когда началась кампания во Франции. Все мои попытки изменить судьбу ни к чему не приводили, хотя я несколько раз звонил в управление личного состава Люфтваффе — это не помогло. Я мог узнать о войне лишь из газет и радиопередач. Никогда больше я не падал духом так, как в этот период. Мне казалось, что меня совершенно незаслуженно подвергли тяжкому наказанию. Только спорт, которому я отдавал все свои силы и все свободное время, приносил мне некоторое облегчение. В этот период мне редко выпадала возможность совершить полет, и делать это приходилось лишь на маленьких спортивных самолетах. Моей основной обязанностью было обучение курсантов. В выходные в отвратительную погоду на Не-70 с командиром полка в качестве пассажира я едва не разбился в Швабских Альпах. Однако мне повезло, и я благополучно вернулся в Грайльсхайм.

Наконец мои многочисленные письма и телефонные звонки принесли результат. Вероятно, штабисты сочли меня занудой, от которого лучше отделаться поскорее. Меня отправили в эскадрилью Ju-87, которая в это время базировапась в Кане на побережье Ла-Манша. Но к этому времени боевые операции практически закончились, и товарищ по эскадрилье, который служил вместе со мной в Граце, охотно поделился опытом боевых вылетов во Франции и Польше. Я никогда не страдал от нехватки сообразительности и постарался наверстать упущенное за 2 года отсутствия. Но никто не может восполнить столь серьезные пробелы за пару дней. Мне не хватало практики. В полной соблазнов атмосфере Франции мои занятия спортом и привычка пить только молоко выглядели особенно подозрительными. Поэтому, когда эскадрилья была отправлена в юго-западную Европу, я был направлен в Грац в резервную эскадрилью для дальнейшего обучения. Закончится ли когда-нибудь эта бесконечная учеба?

* * *

Началась Балканская кампания, и снова я оказался не у дел. Грац временно использовался в качестве базы для нескольких эскадрилий «Штук». Было очень тяжело следить за ними. Наши солдаты наступали в Югославии и Греции, а я торчал дома, обучаясь полетам в строю, бомбометанию, стрельбе. Я мучился целых 3 недели, после чего сказал себе: «Ты наконец достиг вершины и можешь заставить самолет делать все, что пожелаешь». И это было действительно так. Мои инструкторы были поражены. Дилль и Иоахим могли применять любые уловки, когда шли ведущими в нашем так называемом цирке, но моя машина всегда твердо удерживалась за ними, словно нас связывал невидимый канат, независимо от того, бросал ведущий свой самолет в пике или вообще летел колесами вверх. Во время учебного бомбометания я всегда сбрасывал бомбы в круг диаметром 10 метров. Во время воздушных стрельб я выбивал 90 очков из 100. Другими словами, я стал настоящим мастером. И когда пришел приказ отправить на фронт несколько летчиков для восполнения потерь, я был одним из этих счастливчиков.