Беспощадная бойня Восточного фронта - Вилли Вольфзангер Страница 5

В эту ночь я не думал о будущих путешествиях и приключениях, задумках и таинственных открытиях…

Стрелки вращались. Песочные часы перебрасывали песок. Издалека доносилось последнее дыхание заводов, мельниц и гаваней. Затихали шаги случайных прохожих. Все любящие и отвергнутые уже давно спали. Моя комната превратилась в остров; здесь в уединенности горел свет, здесь бродили мои мысли, мои вопросы к предкам.

В течение солдатских лет мое будущее было решено. Из военной неразберихи определялась наша судьба, и формировалась собственная личность. Мы ждали этого будущего. Мы должны были сделать много и хотели, чтобы все дороги вели нас в активную жизнь. Судьба превратила нас в бесформенную глину, и мы должны были теперь вернуться к нашим друзьям, встречам, книгам и мечтам. Пока еще ничто не отличало нас друг от друга, ничто не говорило о будущей специальности. Скоро, однако, беспощадная жизнь оформила нас. Мы должны были жить, избавившись от противоречий, научиться существовать иногда во враждебном для себя мире, в борьбе за свою свободу и счастье. Война, основа всему, готовила нам дорогу. Вопросы, связанные с будущей жизнью, возникали еще тогда, но мы надеялись на лучшее. Порядочность созревала внутри нас, ничего светлого и божественного не могли у нас отобрать, мы оставались верными званию человека и гражданина. Наша сущность, скрывающаяся ранее за маской, освобождалась от всего наносного и вступала в бытие, которое становилось нашей судьбой и в котором мы несли ответственность перед Богом.

Таким образом, я понимал необходимость подготовиться к новой для меня жизни. Солдатское время я понимал как крест, который мне придется нести. Я хотел жить свободно…

Моя мать проснулась. Она увидела свет в моей комнате, подошла ко мне и молча провела рукой по голове. Потом она ушла, и я снова остался один. Принес еще вина, наполнил стакан, медленно выпил, пытаясь успокоить учащенное дыхание.

Я не хотел в мои годы другой судьбы. Все мои внутренние силы отказывались впускать в душу чужое, враждебное. Будущее казалось адом, и готовность к нему не отгоняла страха и мучительных раздумий. Только одна надежда на прекращение моих страданий помогала мне. Так как все прекрасное, возвышенное и чистое оставалось на нейтральной полосе, никакой Бог не мог помочь солдату. На полях сражения, в стрелковых окопах его душа умирала. Только смерть господствовала на войне. Все лучшее во мне должно было погибнуть, и упадочное настроение, казалось, это подтверждало, отвергая вроде бы прекрасные плоды. Когда я вернулся домой, перед зеркалом стоял уже другой человек, с разрушенной душой и телом. Потом я долго носил следы ожога смерти и вел ночные разговоры с мертвецами, веря в существование привидений.

Я выпил все вино в бокале. Голова раскалывалась, руки дрожали, сердце беспорядочно билось.

Еще не закончилась ночь, в которой я находил свой мир.

Жизнь не терпела слова «нет». Нельзя было жить прошлым. Я должен был принять свою новую судьбу. Я должен был учиться тому, чтобы принять гибель прошлого, отрицать свои действия в нем и мыслить теперь иначе. Забыть все, что происходило со мной. Жить или умирать — это решал не я, а то, как определит судьбу мое небесное тело. Никакое сопротивление, никакая воля не изменяла моего жребия. Жизнь продолжалась без моего содействия. Я должен был только жить, и ничего более.

Я съел кусок хлеба и зажег свечу. В ее огне я сжег все листки, которые заполнил той ночью, открыл широко окно и выбросил пепел наружу.

С рассветом потухли звезды. День наступал, и жизнь продолжалась. Я словно проснулся. Мечты и всплывающие в душе картины рассеялись. Комната осветилась, и мое уединение закончилось. Бесчисленные попутчики были на пути ко мне со всего света. Они несли факелы, черепа мертвецов и знамена. Их песня зазвучала в наступившей утренней заре. Как странствующие пилигримы, они ушли вдаль, и никому не известный, я шел с ними.

Мы сняли с себя маски и потеряли свои имена. Однако наша сущность осталась. На чужбине, в жизни и страданиях формировалась наша личность, а в бессмертной душе приключения и путешествия стали соседствовать со смертью, как и со светом. Душа обращала вещи и явления в новую жизнь. Лемех плуга вспахивал поле наших душ. Это не зависело от нас, от счастья и горя, от смерти и жизни. Только судьба имела смысл в жизни человека. Мы росли и мужали так, как подсказывала нам необходимость. Жернова страдания полировали неподдающийся кристалл, огонь войны очищал систему мира и бытия, а смерть вела в дорогу каждого из нас. Однако Бог всегда оставался с нами, как и наши звезды. Мы проживали жизнь так, как она нам подсказывала.

Теперь я был готов принять будущее как воскресение пред Рождеством. И я стал солдатом.

СОЛДАТ.

Время приключений все же начиналось, хотя сначала война была только игрой. Летнее солнце, обожженные скалы и леса Эйфеля. Колосья и травы засыхали, луга пылали как огонь и покрывались пылью. Деревни и холмы мерцали в полуденном свете, пыль садилась на землю садов и мостовые улиц, гуляла по полигону Айзенборн. [4]Утренний туман покрывал ольху и листья берез на обочине дороги. Зной гнездился в хвойном лесу, и к вечеру тени деревьев падали далеко на землю. Не двигался ни единый стебелек, ни один листочек. Слышалось только стрекотание сверчков, исполняющих на скрипке свою вечную музыку. Дышать становилось легко лишь тогда, когда наступала ночная прохлада.

Я был уже в течение нескольких месяцев солдатом и надел на себя теперь маску воина с невозмутимостью, горьким юмором и терпением. Я никогда не разделял представления о службе в армии и ее сущности так сильно, как теперь. И служил точно во сне. Неукоснительное исполнение приказов, тяготы службы не оставляли никакого следа в моей душе. Как лунатик, переносил я обучение, ходил строевым шагом, выполнял упражнения с винтовкой. Машинально изучал устройство пулемета и осваивал обслуживание легкой противотанковой пушки. Такое абстрагирование от всего происходящего гасило во мне печаль и отчаяние, пустоту и страх, гнев и боль моих солдатских дней. Я не жалел своей уединенности. Я любил ее, разве что заброшенность и беспомощность часто одолевали меня. По крайней мере, в душе я хотел оставаться таким же, как до моего призыва. Но это было нелегко. Все свои мысли я пытался отвлечь от предстоящего мне ужаса войны, но мне стоило большого труда преодолевать тяготы солдатской жизни. Однако я уходил в себя и как можно меньше вращался среди чужих людей. И все же старался не показываться каким-то чужаком в общей солдатской массе, разделяя образ жизни и сохраняя добрые отношения с моими невольными попутчиками. Я пытался сочетать в себе неизбежное, стараясь не допускать однообразия будней в свое царство. Скоро я снова овладел уверенностью в себе и запасся необходимой иронией, чтобы без ущерба переносить солдатскую службу.