Броневержец - Владимир Коротких Страница 49

В это время стоявший недалеко афганский танк запустил двигатель, немного проехал к перекрестку, развернул башню и тоже выстрелил по кишлаку. Из ствола с оглушительным воем вылетел столб огня, а танк немного откатился назад, развалив один из дувалов. Через минуту он снова выпустил снаряд в том же направлении. Затем развернулся на месте, немного поерзал, выбирая лучшую огневую позицию, и опять выстрелил. В этот раз выстрел был особенно громким. Леха зажал уши руками. Ему показалось, что он увидел, как полетел снаряд, таща за собой горячую струю воздуха. Танк окутался клубами дыма, полностью поглотившими его корпус.

Когда дым рассеялся, Леха увидел необычную картину. Вместо ствола из башни танка торчал неровный обрубок с острыми краями. Из дымящих люков выбирались афганские танкисты, отбегали от своей грозной машины и падали на землю. Они очумело трясли головами, размахивали руками и, наверное, ругались.

Глядя на этот недочет в стрельбе товарищей по оружию, Леха нервно заржал, сползая спиной по стене дувала. Хохоча, он в изнеможении бил ладонью по грязному колесу бэтээра, глядя на удаляющийся в сторону забора с вышками танковый экипаж.

— За другим танком пошли?! Клоуны! — сквозь смех крикнул Леха.

В какой-то момент ему показалось, что улицу вдали пересекли несколько силуэтов. Он пригнулся к колесу, затаился, все еще всхлипывая от смеха, и стал целиться из автомата в уличный проем, готовясь в любую секунду нажать на курок. Скоро в нем снова показались несколько человеческих фигурок. Они бежали в его сторону, но были еще на значительном расстоянии.

— Рано, рано пока… — Припав щекой к автомату, он смотрел в створ улицы сквозь мушку прицела. — Рано, рано… — Его палец до судороги напрягся на спусковом крючке. — Рано… — Он облегченно выдохнул и быстро убрал палец со спускового крючка, боясь, что случайно выстрелит, когда увидел козырьки и шинели. Это были афганские солдаты. Они быстро пробежали мимо него, оглядываясь на оконфузившийся танк, и скрылись за перекрестком.

Разрывы прекратились. Но там, куда ушли бээмпэшки, все еще слышались автоматные очереди. Леха выпрямился, нащупал сигареты в кармане мокрого, густо покрытого грязью бушлата. Сигареты раскисли, напитавшись грязной жижей. Он выбросил пачку. Отыскав глазами на дороге грязный меховой комок, он подбежал к нему, поднял шапку и, вернувшись к бэтээру, снова постучал прикладом по броне.

— Открывай!

Люк со скрипом поднялся, из него показалась голова Рахимова.

— Давно стукаешь, командир?! Стрелял, не слышал!

— Давно?! Да чуть ли не с рождения! — выбивая о броню грязь с шапки, ответил Леха. — Потом на броню звонок приделаем и табличку. Напишем, как в коммуналке: «К Шашкину — один звонок, к Рахимову — два!»

Он залез в бэтээр и включил отопители. Стало тепло. Леха вытер тряпкой руки от грязи, взял у Рахимова сигарету и закурил, откинувшись на сиденье.

— Чуть не подох там храброй смертью! Хотя, честно говоря, не очень храброй. Грязи, как щей, нахлебался! Не-е-е, — он посмотрел по сторонам, — в бэтээре подыхать гораздо уютней! Тепло! — Он постучал по броне кулаком. — Самоходный гвардейский гроб! Только ручки покрасившее приделать!

— А чего у танка ствол сломался? — спросил Рахимов.

— А того, что эти, блин, вояки его ни разу после взятия Берлина не чистили! И куда только собака Шарик смотрел?! — Он смеялся, сотрясаясь всем телом, выронив сигарету, уткнувшись головой в руль.

Рахимов осторожно поднял упавший окурок, затушил его и положил рядом.

Вернулись из кишлака четыре бээмпэшки. На их броне уже не было афганских солдат. На пригорке в кишлаке еще слышались редкие автоматные очереди. Колонна сразу же пошла дальше.

Узенькие улочки кишлака тянулись длинными извилистыми глухими коридорами. Они ехали по лабиринту, из-за стен которого, казалось, в любой момент вымахнет смерть и накроет всю колонну своим черным одеялом. Сгрудит в кучу, завяжет узел над головами и забросит в кузов их мертвые куски. Никогда еще жизнь не представала перед Лехой такой абсолютной и единственной целью. Почему до этого он не был способен воспринять ее так жадно? Отчего раньше в нем не заработал этот внутренний счетчик, неумолимо считающий сейчас каждый вдох? Почему лишь сейчас, когда он не в силах что-либо изменить, вдруг понял, что его жизнь, раньше всерьез казавшаяся ему чем-то нерушимым, почти вечным, вдруг сделалась уязвимой, зависимой и разменной?

Леха крутил руль и смотрел на то, как афганские солдаты волокут за ноги по земле трупы нескольких душманов и сваливают их в кучу у дороги. Не испытывая ни радости победителя, ни презрения к врагу, а скорее отвращение от вида полуголых окровавленных тел с задравшейся при волочении на головы одеждой, он отвел взгляд и долго, не моргая, смотрел на гусеницы шедшей впереди бээмпэшки, из-под которых далеко разлеталась темно-рыжая грязь. Его эмоции и переживания как бы заблудились и увязли там, в неводе узких и кривых улиц кишлака, среди посеченных осколками дувалов.

Машины мчались по долине среди мокрых лугов с остатками прошлогодней пожухлой травы. Бэтээр снова не успевал на прямой дороге за быстро идущей колонной, значительно отставая от нее.

— Ва-а-а-ай! Опять отлипаем?! Ва-а-ай! — беспокоился Рахимов.

— За нами другая колонна идет, — сказал Леха. — Без компании не останемся. Эта колонна невезучая. Два раза уже успели по загривкам схлопотать.

Вдали снова показался серпантин. Леха, провожая взглядом уже тянущуюся по нему вереницу машин, подъехал к началу подъема и остановился на обочине.

— Здесь подождем, — решил он. — Одним на перевал соваться опасно. — Он глянул на часы. — Ты, Шурик, покарауль, а я подремлю немного. Глаза устали. Скоро стемнеет, тогда ты спать будешь, все равно в потемках в прицел пялиться бесполезно. — Он откинул спинку сиденья и моментально уснул.

Через полчаса Рахимов его растолкал. За броней слышался гуд. Леха высунулся в люк и осмотрелся.

— Автобат идет, — сказал он, опускаясь на место.

Мимо проходила колонна «КамАЗов» в сопровождении нескольких бэтээров. Первые машины уже медленно тащились в гору, тяжело волоча за собой длинные груженые кузова. Леха снова пристроился в хвост колонны, и бэтээр, задрав к небу нос, тоже пополз по серпантину, повторяя спираль крутых поворотов, поднимаясь к облаку, накрывающему долину. Они, как и в прошлый раз, ненадолго оказались в густом тумане, но, быстро миновав его, утонули в оранжевых красках заката, разлитых по вершинам гор, и лежавшей у их подножия пены кучевых облаков. Над ними полыхало большое малиновое солнце. Земля осталась внизу. Она покоилась под бело-розовым покрывалом, уже окутанная первыми ночными сумерками, а здесь еще продолжался день. Солнце, постепенно опускаясь к горам, добавляло в пейзаж темных насыщенных тонов. Заснеженные вершины на глазах меняли окрас, переходя из оранжевого в малиновый, а затем в красно-кирпичный оттенок. Неожиданно они сделались почти черными на фоне еще светлого в затухающих солнечных лучах небосвода. Дорогу покрывала тень. Она стремительно двигалась по неровным откосам и впадинам, набрасывая вуаль на макушку перевала. Сгустки темноты, как разлитые между гор чернила, поднимались все выше и выше, вымарывая пространство, затягивая колонну непроглядными ночными сумерками. Теперь только вереница пучков желтого света, скользящих от фар по дорожному полотну, напоминала о жизни в извилинах темных каменных галерей.