Отпуск по ранению - Вячеслав Кондратьев Страница 46

Восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый… вот и двадцать четвертый год уходит – и сразу на войну… Володька смотрел на ребят – мальчишки же совсем, но уже знают, что можно и не вернуться, так как война прошлась по их дому, смела старших товарищей; но по мальчишеству, конечно, всерьез не могут вникнуть, а потому и сверкают в их глазах огоньки восхищения от блеска Володькиной медали…

– Куда собрались такие приодетые? – спросил он.

– В "Эрмитаж".

– В "Эрмитаж"? – удивился Володька. – Неужели он открыт?

– Открыт… Пойдем с нами, Володь, погуляем…

– Нет, ребятки. Встреча у меня. Идите, гуляйте…

– Последние денечки… – сказал Витька, вздохнув.

* * *

Встреча с Сергеем была назначена в центре, на Кузнецком мосту, и Володька пришел точно к двум. Сергей уже ждал его. Он был одет в полувоенное, на груди «Звездочка». Они молча потискали друг друга в объятиях, долго хлопали друг друга по спинам, но не поцеловались – нежности у них были не приняты.

– Ну, пойдем, – сказал Сергей. – Спрашивать я тебя пока ни о чем не буду, придем в одно местечко – посидим, выпьем, поговорим.

– Неужели есть в Москве такие местечки?

– Только одно – "коктейль-холл". Он открылся уже после твоего отъезда в армию.

– Может, там и пожрать можно? – заинтересовался Володька.

– Увы. Ты голоден?

– Пожрал бы…

Сергей взглянул на Володьку и покачал головой.

– Вижу по твоей физике – досталось. Да?

– Досталось, – безразлично ответил Володька.

Дальше они шли молча, и Володька с интересом поглядывал по сторонам, ища изменения в знакомой улице, но их не было. Кузнецкий мост, Петровка выглядели как и раньше, до войны, только народу поменьше, но все равно по сравнению с обезлюденной передовой много, очень много. Так вышли они к улице Горького.

– Нам сюда, – сказал Сергей, показав на вывеску – "Коктейль-холл" и на дверь, около которой стояла очередь.

Сергей, бесцеремонно отодвигая стоящих в очереди, пробился к двери и постучал. Дверь приоткрылась, и бородатый швейцар заулыбался.

– Милости просим, Сергей Иванович. Здравствуйте. Проходите.

– Этот товарищ со мной, – сказал Сергей и взял Володькину руку в свою.

– Извините, Сергей Иванович… Разве вы забыли… В военной форме не положено. Не могу-с, – сладким голосом заизвинялся швейцар.

– Ах ты, черт! Совсем забыл. Придется тебе, Володька, съездить переодеться…

У Володьки задрожали губы, сузились глаза.

– А в какой положено, борода? – процедил он, наступая на швейцара.

– Ну-с, в обычной гражданской одежде, – все еще улыбался тот.

Но на Володьку уже накатило – такой обиды он не ожидал, и глаза начали наливаться кровью.

– Это моя Москва, борода! Я ее защищал! Понял? И в сторону! – Володька оттолкнул плечом швейцара, и тот уже не улыбался, а начал бормотать:

– Уж так и быть… Как исключение… Я бы сам с радостью. Приказ такой…

Но Володька уже прошел…

Сергей с любопытством глядел на эту сцену, а когда они вошли в зал, сказал:

– Пойдем наверх, там уютней.

Но Володька остановился посреди зала и оглядывал ресторанное великолепие этого "коктейль-холла", которого еще не было в Москве, когда он уезжал в армию.

Да, это был не обыкновенный ресторанный зал какого-нибудь "Иртыша" или самотечной "Нарвы", где когда-то бывал Володька, – это для него было дворцом… Наверх шла широкая лестница, устланная темно-вишневым ковром, справа – полукруглая стойка с высокими стульями, за которыми сидели мужчины в гражданском и тянули что-то из соломинок. За стойкой стояла хорошенькая девушка.

Несовместимость этого с тем, что все еще стояло перед его внутренним взором – изрытого воронками поля, шатающихся от усталости и голода бойцов в грязных шинелях, бродящих от шалаша к шалашу в поисках щепотки махры, вони от тухлой конины, незахороненных трупов, – была так разительна, так неправдоподобна, так чудовищна, что у Володьки рука невольно полезла в задний карман бриджей – ему захотелось вытащить "вальтер" и начать палить по всему этому великолепию – по люстрам, по стеклам, по этому вишневому ковру, чтоб продырявить его пулями, услышать звон битого стекла… Только это, наверное, смогло бы успокоить его сейчас, но Сергей, внимательно наблюдавший за ним, взял его под руку:

– Пойдем… Сейчас выпьешь, и все пройдет…

Они поднялись наверх, заняли столик, к которому моментально подошла черненькая официантка и, ослепительно улыбнувшись, сказала:

– Добрый день, Сергей Иванович. Вам, как всегда, бренди? Или мартини?

– Познакомься, Риммочка. Это мой друг… Только вчера с фронта, так что, сама понимаешь, обслужи нас – шик модерн.

– Разумеется, Сергей Иванович, – ответила она, протянув Володьке руку, и как-то многозначительно пожала Володькину своими теплыми мясистыми пальцами.

Володька все еще не мог прийти в себя и сидел набычившись, чувствуя, как нарастает внутри что-то тяжелое и недоброе… Ему было совершенно невозможно представить, что этот зал и болотный пятак передовой существуют в одном времени и пространстве. Либо сон это, либо сном был Ржев… Одно из двух! Совместить вместе их нельзя!

А Риммочка тем временем уже принесла высокие бокалы, наполненные чем-то очень ароматным и, видимо, очень вкусным, потому что Сергей уже причмокивал губами.

– Ну, давай, за твое возвращение… живым, – протянул он Володьке бокал. – Да, живым, – добавил он дрогнувшим голосом, положив руку на Володькино плечо.

И Володька оценил и сердечность тона, и дрогнувший голос. Для Сергея, не отличавшегося сентиментальностью, это было уже много.

– Пей.

Володька взялся за соломинку, втянул в себя что-то освежающее и необыкновенно вкусное.

– Ну, как мартини? – спросил Сергей, улыбаясь.

– Мне стрелять охота, Сережка, – тоскливо как-то сказал Володька.

– Не глупи… Это пройдет. Тыл есть тыл, и он должен быть спокойным.

– Серега, но ты-то почему здесь, с этими?… Да еще Сергеем Ивановичем заделался…

Сергей засмеялся:

– Привыкаю помаленьку. Я ж теперь знаешь кто?

– Мать что-то говорила…

– Я коммерческий директор. Ничего не попишешь – семья, ребенок…

– Я сегодня услышал от одного: хочешь жить – умей вертеться. Это что, лозунг тыла?

– Все гораздо сложней, Володька, – очень серьезно произнес Сергей, и по его лицу прошла тень. – Рассказывай, что на фронте?

– Поначалу наступали, и здорово. Драпал немец дай Боже. А потом выдохлись. Возьмем деревню, а на другой день выбивает нас немец. Опять берем, опять, гад, выбивает. Так по нескольку раз – из рук в руки. Ну, а затем распутица, подвоза нет, ни снарядов, ни жратвы… Вот в апреле и досталось. – Володька отпил из бокала, задумался, потом досказал: – Я, разумеется, храбрился… перед людьми-то, все-таки ротным под конец был…