Старый тракт - Георгий Марков Страница 44

Иногда в зимние морозные дни мы, ребятишки, катавшиеся с косогора у церкви, набивались в избушку Солдата-серебряна, чтобы погреться и еще разок посмотреть загадочную медаль, которую старый воин хотя и бережно хранил на божничке возле икон, но посмотреть давал охотно.

Не раз мне приходилось слушать рассказы Солдата-серебряна о своей службе. Правда, в отличие от многих людей, прошедших военный путь, Солдат-серебрян не любил рассказывать о себе.

— Лихо было! Лихо! Двадцать годов солдатскую лямку тянул. Вишь вон спина-то до сей поры, как плаха, не гнется, — говорил он. И действительно, до самых последних дней жизни он ходил, как на параде, развернув плечи и выпрямив спину, держа голову подчеркнуто прямо.

Но иногда, уступая настойчивым просьбам ребятишек, Солдат-серебрян начинал рассказывать о том, как «бивали наши расейские солдаты турку под Плевной».

И тут мы все затихали. Непривычно и завораживающе звучали названия болгарских городов, фамилии и звания русских генералов, имена турецких пашей.

Солдат-серебрян уж если начинал рассказывать, то рассказывал с увлечением. Он вставал из-за стола, выходил на середину избы, а ребятишки, еще плотнее прижимаясь друг к другу, втискивались в углы.

Старый воин не только рассказывал, а непременно показывал, как приходилось сидеть в секретах, брать «турку» в плен, орудовать штыком. На нас, ребятишек, эти рассказы производили незабываемое впечатление, и потом в своих играх у речки в кустарниках мы все это старались воспроизвести.

Расходились мы из избы Солдата-серебряна неохотно, упрашивая старика когда-нибудь еще рассказать о войне с «турком». Но старик был несловоохотлив, и такое счастье выпадало нам нечасто.

Я хорошо помню озабоченную суету в нашем доме, когда Солдат-серебрян умер. Кстати, он скончался во сне, пережив свою жену, свою боевую подругу, как бы мы сказали теперь, всего лишь на одну неделю.

Хоронить его пришли и старые и молодые. Церковь была битком набита, когда его отпевал наш священник отец Аполлинарий. Несмотря на морозный день, все шли за гробом, и никто не ушел с кладбища, пока не предали тело старого воина вечному покою в родной земле.

Помню, как мой отец, тоже старый русский солдат, прослуживший вместе с матерью на Дальнем Востоке, около бухты Посьет, целых шесть лет, с гордостью в голосе говорил:

— Смотри-ка, как похоронили дядю Ивана! Все пришли! Все общество шло за гробом, — и тут же объяснял, почему это случилось: — А как же иначе?! Не просто мужика хоронили — солдата! А солдат — государственный человек! Не себе служит — всем слуга. Отечеству — защита! — Вероятно, отец вспоминал отдельные изречения, усвоенные на всю жизнь на занятиях «по словесности». Так, кажется, в старой армии называлась зубрежка уставов и наставлений.

Уже в раннем детстве из рассказов отца и матери я, как, впрочем, и все мои братья и сестры, многое знал о военной поре моих родителей на Дальнем Востоке. Мы знали имена наместников царя на Дальнем Востоке, фамилии генералов — командиров бригад, фамилии и прозвища младших офицеров, знали, как проходят смотры войскам, когда гарнизоны посещают высокопоставленные особы.

Много интересного рассказывали родители о своем «кругосветном» путешествии на пароходе «Санкт-Петербург» через моря и океаны — из Владивостока до Одессы. Путешествие это было трудным, с безжалостной многодневной качкой, тем более что у родителей на руках были маленькие дети.

Но не менее интересным было и первое путешествие, когда новобранцы из Томска двигались до бухты Посьет под Владивостоком на подводах. Путь этот продолжался более полугода. Мать моя очень гордилась тем, что, пользуясь существовавшей в то время возможностью идти на службу с мужем, не покинула отца и вместе с ним переносила солдатскую долю до конца.

На Дальнем Востоке русские солдатки быстро обжились. Неподалеку от военного городка они соорудили себе жилье из прутьев и глины и жили в постоянных трудах и заботах. Они обшивали и обстирывали солдат, занимались огородничеством и в праздничные дни, когда их мужьям разрешалась отлучка из гарнизона, старались жить по-семейному.

До последних дней жизни отец и мать ценили свои старые связи с сослуживцами. Нередко к нам из других деревень приезжали старики и старухи, и тогда, сев за стол, уставленный пищей, добытой в тайге, начинались воспоминания о былой службе на Дальнем Востоке.

Любопытно, что некоторые военные критерии и оценки так вошли в наш семейный обиход, что часто отец с матерью, похваливая за какой-нибудь поступок того или иного сына, пользовались именно этими оценками из армейского прошлого.

— Ну, мать, Ванюшка-то наш стрелок, куда там! В солдаты пойдет, не миновать ему на стрельбах призовых, — говорил отец, к примеру, о среднем сыне, вернувшись с ним с охоты в тайге.

И мать понимала эту похвалу. Понимали ее и мы, дети.

Отец неоднократно сам получал призы на стрельбах, имел даже награду от генерала, который приехал на стрельбище, — серебряный рубль и долго берег этот рубль.

Короче сказать, военная служба, военный долг пользовались у нас в семье каким-то особым почтением. И, вероятно, поэтому и у меня и у моих старших братьев всегда было убеждение: жизнь не может пройти без военной службы, хочешь ты этого или не хочешь, удобно тебе это или почему-то неудобно, ты должен свое отслужить. И все мы, четверо сыновей своих родителей, отслужили свое, да, пожалуй, и за других еще прихватили.

По-разному складывалась военная служба моих братьев. Я был самый младший из них, и между ними и мной было расстояние в восемь, в десять и даже в семнадцать лет.

Самый старший брат успел еще послужить последнему царю. Но он же первым из своих братьев, еще в восемнадцатом году, оказался в рядах Красной Армии, перейдя в нее прямо в бою.

Второй брат несовершеннолетним был призван в колчаковскую армию, отправлен в маршевую команду, но служить Колчаку не захотел. Вместе с другими, такими же деревенскими парнями, он по дороге на фронт сбежал, пробился через невообразимые препятствия назад, в родные места, и однажды, как снег на голову, в строгой тайне явился домой.

Несколько месяцев отец прятал его с дружками в тайге, на маленьком, почти недоступном островке в обширном болоте, довольно близко от деревни. Как его и его товарищей не захватили белые каратели, остается загадкой. Случись такое, несдобровал бы из нас никто.

Пожалуй, решающим в этом все-таки было знание тайги, ее потаенных уголков нашим отцом.

— Схоронил Ванюшку с ребятами, как у себя за пазухой. Ни один черт не прознал, — смеялся отец потом, когда опасность миновала.

Когда Пятая армия, освобождавшая Сибирь от Колчака, подвинулась к нам поближе, а причулымские партизаны развернули навстречу ей свое наступление, брат с товарищами вышел из таежного плена и вступил в ряды Красной Армии.

Свыше пяти лет прослужил он главным образом на погранзаставах молодого Советского государства. Он был опален огнем схваток с белогвардейцами, ушедшими за кордон, но долго не оставлявшими своих надежд на возврат на землю Родины, отринувшую их.