Победителей не судят - Олег Курылев Страница 43

— Я понял, сэр, — вяло произнес Шеллен.

— Что ж, отлично. — Смарфит встал, давая понять, что ознакомительная аудиенция закончена. — Сейчас пайлэт офицер Хардисон поможет вам выбрать место для проживания. Мы здесь всего несколько дней, так что сами понимаете… Потом обратитесь к старшине 1631-го отряда флайт лейтенанту Гловеру. Это насчет работы на развалинах. Вопросы есть?

— Есть, сэр. Один.

— Ну, если один… давайте.

Алекс на секунду замялся, опасливо оглянувшись на дверь.

— Сэр, как вы отнесетесь к тому, если я удеру? — понизив голос, спросил он.

Присутствующие штабисты, как прозвал их про себя Шеллен, оживились и заерзали на своих стульях.

— Сынок, — улыбнулся Смарфит, — здесь очень легко стать беглецом, и для этого совершенно не нужно записываться в рабочий отряд. Ты сам, наверное, заметил, что колючей проволоки, вышек и овчарок тут не имеется. Во всяком случае, пока. Но стать беглецом еще не значит убежать. Ты, вообще, слыхал там, в Англии, про Саган?… Ну?… И чем это кончилось для пятидесяти человек, тоже знаешь?

— Но нескольких все же не поймали, — возразил Шеллен.

— Только троих, — жестко заметил один из штабистов. — Троих из семидесяти пяти.

«Черт меня потянул за язык», — подумал Алекс. Он отдал честь и попросил разрешения удалиться.

Офицер Хардисон вышел с вновь прибывшим на плац. Он оказался разговорчивым и доброжелательным человеком.

— С лагерными порядками знакомы? Из немцев честь отдавать только коменданту, «хорьков» игнорировать. В восемь утра и в восемь вечера всегда быть на месте — общее построение и проверка. Письма — не более двух в месяц. О немцах и вообще о войне не пишите, только о себе, иначе письмо не дойдет. Воду пейте исключительно свежекипяченую — становится тепло, а значит, есть опасность эпидемии. В свободное время старайтесь чем-нибудь заняться: спорт, музыка — у нас имеется неплохой оркестр и отдельно джаз-банд. Скоро подвезут нашу библиотеку из Радебойля. Некоторые рисуют. Для таких Смарфит закупает краски и бумагу. Главное — не лежать, уставившись в потолок. И выбросьте из головы мысль о побеге. Русские уже в ста километрах отсюда. Наша задача — просто выжить.

— Говорят, у вас даже театральная труппа имеется, — без особого интереса спросил Алекс.

— Я сам в ней состою, — живо ответил Хардисон. — К Рождеству мы поставили «Полуденного гостя», а наши оркестранты играли в тот день ораторию Штайнера «Распятие на кресте». Кстати говоря, костюмы нам одалживали некоторые дрезденские театры. Они же присылали и сценарии. Сразу после Рождества мы собрались ставить Гамлета, но наш главный режиссер, лейтенант Уайтекер, не смог никого подобрать на роль Офелии. Если королеву-мать еще мог изобразить какой-нибудь напудренный молокосос невысокого роста в париках и юбках, то для Офелии Уайтекеру позарез понадобилось нежное создание с женскими чертами и тоненьким голоском. А где такое взять? Некоторые из наших работали тогда на сортировке почты на вокзале и главпочтамте. Там они подыскали с десяток кандидатур из местных девушек. Из тех, что живут в Радебойле, отрабатывая в Дрездене трудовую повинность, и более или менее понимают по-английски. Мы договорились с комендантом (он, кстати, сам заядлый театрал) и получили разрешение приводить их в лагерь на два-три часа на репетиции. Гораздо труднее было этим девицам уговорить своих родителей. В итоге разрешили лишь трем, и это стали наши Офелия, Гертруда и одна из фрейлин. — Хардисон засмеялся. — Вы не поверите, Шеллен, но наш клуб во время вечерних репетиций заполнялся до отказа, словно в день премьеры. В моду вновь вошел галстук, а те, кто брились по вторникам, пятницам и воскресеньям, стали скоблить себя дважды в сутки, да еще ухитрялись доставать через охранников хороший одеколон.

— Сколько же раз вы ставили каждый свой новый спектакль? — спросил Алекс. — Только не говорите, что вас выпускали на гастроли.

— Ха! К этой зиме нас в Радебойле набилось до четырех с половиной тысяч. Вместимость клуба — человек сто пятьдесят. Вот и считайте. Да приплюсуйте тех, кто посещал спектакли по нескольку раз. Уверяю вас, «Гамлета» нам хватило бы до конца этой проклятой войны.

— Как же прошла премьера?

Хардисон жестом предложил идти в сторону одноэтажного строения.

— Понимаете, премьера была намечена на двадцатое. Это день рождения коменданта — полковника Карла фон Груберхайнера. Он остался в Радебойле с основным контингентом. Да, да, офицер Шеллен, полковник — очень приличный человек. Нам с ним повезло. Мне кажется — он все прекрасно понимает.

Они остановились у входа в барак, и здесь внимание Алекса привлек один человек. Он стоял вполоборота, жадно вытягивая дым из малюсенького окурка, обжигавшего ему пальцы и губы. Алекс поблагодарил Хардисона, пообещав, что дальше устроится сам. Благо опыт уже имеется.

— Постельные принадлежности вам выдаст староста коридора. Он в первой комнате.

Хардисон ушел, а тот, что курил, отбросил окурок и повернулся:

— Алекс?!

Это был Каспер Тимоти Уолберг, старый приятель Алекса, а также наследник титула своего отца — лорда Уолберга. Пожалуй, именно благодаря знакомству с Каспером Шеллен написал когда-то прошение в министерство авиации и стал военным летчиком. Они вместе учились в летной школе в Десфорде и потом некоторое время летали в одной эскадрилье. Однажды их звено, возвращавшееся из Франции с расстрелянными боекомплектами, столкнулось с группой «сто девятых». Немцев оказалось не меньше двадцати. Они словно горох высыпались из облака и ринулись в атаку. Это были «бубновые тузы» эскадрильи «Дортмунд», те, что носили почетную манжетную ленту Хорста Весселя. Они устремились почти вертикально вниз на шестерку англичан, прижимая их к покрытым белыми барашками водам пролива. Первый, второй, третий… Тяжелые и неповоротливые «Харрикейны» один за другим падали в волны. И при равном соотношении сил и полных боекомплектах им было бы трудно противостоять «Мессершмиттам».

В своем звене Алекс шел тогда первым «красным». Он видел, как на него стремительно надвигаются меловые скалы дуврского побережья, и понимал, что либо врежется в них, либо будет изрешечен пулями. Но шедший позади вторым «красным» Каспер спас тогда ему жизнь. Он сумел как-то вывернуться и вспороть последней очередью подбрюшье одного из дортмундцев. Самолет вспыхнул. Внимание двух других истребителей, атакующих «Харрикейн» Шеллена, было на секунду отвлечено, и на крутом вираже он сумел уйти вбок, почти касаясь крылом воды. Пулеметы береговой обороны отогнали немцев, разорвав на части еще два «Мессершмитта». Счет сравнялся.

В начале прошлой весны самолет Каспера исчез где-то между бельгийским Намюром и французским Камбре. Рассказывали, что уже на обратном пути он внезапно пошел на снижение, сообщив командиру группы о неполадках в моторе. Горючего у всех оставалось только на то, чтобы, перелетев Канал, добраться до Биггин-Хилла в Восточном Суссексе или сесть в Хорнчерче в графстве Кент. Вследствие этого ни у кого не было возможности сделать даже один лишний круг. Месяца два Уолберг считался пропавшим без вести, потом, уже поздней осенью, Алекс узнал от его родителей, что он в плену в Восточной Пруссии и что с ним вроде бы все в порядке. От радости Шеллен в тот день крепко выпил и даже подрался с двумя моряками из русского конвоя, а через пару дней он впервые написал рапорт с просьбой о переводе в бомбардировочную авиацию.