Фронтовой дневник эсэсовца. "Мертвая голова" в бою - Герберт Крафт Страница 42

Где-то в небо выбросили трассы своих снарядов 20-мм спаренные зенитные пушки. Хотя в дыму горящих домов и машин не было ничего видно, то услышанное было верным знаком того, что штурмовики снова где-то над нами. Было бы удивительно, если бы они не вмешались в происходящее.

Посыльный мотоциклист в забрызганном грязью плаще бросился в мою ячейку и прокричал:

— Приказ командира! Ты должен немедленно отвезти раненых в тыл! Русские напирают с такой силой, что могут в любой момент прорваться! Поэтому раненых срочно надо вывезти с передовой! Черт, моему мотоциклу тоже досталось — осколок в заднее колесо!

Ну, вот! Быстро выскакиваю из ячейки, сбрасываю камни и землю с крыши машины. Завожу. Слава богу, мотор сразу запускается. Отправляться в дорогу в этой мешанине всегда хорошо — теряется своеобразное чувство страха, коренящееся в желудке. И прежнее удальство, с которым я уже не раз отправлялся в поездки под огнем противника, возвращается ко мне. Мотоциклист обнаружил между сиденьями бутылку «трехзвездочного» и изрядно из нее отхлебнул. А я опустошил бутылку доктора Грютте. Когда в животе теплеет, становится полегче.

Дорога к командному пункту батальона, по которой я проехал пару дней назад, вся изрыта воронками, что вынудило меня съехать в болото. Замечаю самые плохие места, которые надо будет объехать на обратном пути. Когда приехали на командный пункт, русские прорвались и захватили один из опорных пунктов. Тем не менее на передовой в круговой обороне еще держались наши люди. Мой ботаник доктор Грютте собрал всех, до кого мог докричаться, в том числе и меня, и во главе смешной разношерстной горстки с криком «Ура!» пошел в контратаку. Создав видимость крупных сил и храбро применяя ручные гранаты, удалось обмануть прорвавшегося противника и выбить его с первой линии обороны. На самом деле мы значительно усилились за счет тех, через кого прорвались русские и кто остался в живых. И иваны побежали. Им еще добавил запала уцелевший пулемет, да так, что они побросали оружие и остановились с поднятыми руками. Пленных заставили отнести на командный пункт всех наших многочисленных убитых и раненых. Наши позиции снова были заняты нашими подразделениями, хотя и ослабленными. Исход первого дня сражения был решен.

Командный пункт узнать было невозможно. Раньше он располагался в укромном месте лесной чащи. Теперь вокруг из земли торчали только обугленные пни деревьев. Два блиндажа получили прямые попадания, и находившиеся в них были разорваны в клочья вместе с радиостанциями. Все телефонные провода были перебиты. Два артиллерийских разведчика были убиты. Только в штабной роте батальона в тот день было одиннадцать убитых. Штурмовики тут тоже хорошо поработали и собрали свой урожай жертв.

Раненые лежали в глубоких воронках и ждали отправки в госпиталь. Тех, кому требовалась срочная помощь, я забрал с собой в первую очередь. Двух лежачих я положил на носилках поперек машины, а двух сидячих — чтобы их придерживать, и поспешно отправился в тыл, пока на опорный пункт снова не обрушился огневой налет.

Такой маневр мне удалось совершить и во второй раз. И я только после этого заметил, что два запасных колеса пробиты. То, что пробито второе, я заметил на главном перевязочном пункте в Красее, когда переносил раненых в землянку. Хорошо, что мне удалось еще уехать оттуда, потому что вид страданий может даже настоящего солдата довести до полной потери боеспособности.

Когда я хотел уже в третий раз повторить свою поездку по пустынным дорогам и сырым от дождя полям до опорного пункта, доехать туда мне не удалось, потому что иваны все же его захватили. Командир со своими офицерами сидел на корточках в придорожной канаве и пытался выяснить обстановку.

Там, где были опорные пункты рот, еще шла ожесточенная перестрелка, но пулеметные очереди к ней уже не примешивались. Это можно было ясно услышать. Из района Лужино, дальше к северу, стрельба наших пулеметов еще доносилась, однако ее забивал треск пистолетов-пулеметов противника и выстрелы танковых или полевых пушек. Доктор Грютте поручил мне немедленно ехать назад, забрав с собой раненых и донесение для передачи в штаб полка, раздобыть и привезти боеприпасы, добавив: «Все равно как!» В ротах патронов совсем не осталось, а связи с командным пунктом полка никакой не было.

Когда я ехал назад, то увидел, как солдаты из вермахта на дороге разгружают подбитый тяжелый грузовик с боеприпасами. В Красее я выгрузил раненых и поехал дальше на командный пункт полка с донесением, сдал его и получил устный приказ для батальона: «Продолжать удерживать позиции!» Назад поехал той же дорогой. Из Горшковичей в Красею строем шли солдаты нашего обоза: сапожники, портные, оружейные мастера, водители — из всех рот. Все, кого можно было собрать, шли на передовую. Они шли быстрым шагом по сторонам дороги. Это было лучше, чем ехать на машинах, притягивавших к себе огонь из всех видов оружия. Штурмовики господствовали над дорогами и налетали всегда неожиданно, в то время как о нашей авиации нельзя было и мечтать.

На складе боеприпасов вермахта никакой охраны. Быстро выясняю: есть все виды боеприпасов для пехотного вооружения, включая снаряды для «танковых молоточков» и легких пехотных орудий. Ящики с патронами для карабинов в обоймах, «лимонки» и (какая прелесть!) снаряженные пулеметные ленты! Гранаты на длинных ручках я отставляю в сторону: они занимают слишком много места. Мимо меня проезжает штурмовое орудие. Его командир спрашивает меня, где находится мой батальон. За ним едет взвод мотоциклистов. Я прошу их взять с собой как можно больше боеприпасов. После этого я выезжаю вперед. Полностью нагруженный, я еду не быстрее штурмового орудия. Еще до ската высоты, которую иван полностью просматривает, нас уже ждали и показали, куда ехать. Подносчики боеприпасов быстро расхватали мой смертоносный груз. Меня обругали дырявой задницей за то, что я не привез минометных мин. Ладно, зато есть чем стрелять пулеметчикам.

Быстро формируются ударные группы. На место выбитых офицеров встают умелые унтерфюреры. И они идут снова на врага. Он тоже уже устал и заплатил хорошую кровавую цену за свои успехи. От моего участия отказались. Я должен был снова ехать обратно с сидячими ранеными и снова получил приказ привезти боеприпасы.

Подъехали санитарные автомобили и стали забирать тяжело раненных. Наконец-то! Они уже несколько часов лежат на сырой земле, потому что носилки использовали для отправки в тыл неспособных передвигаться.

Со штурмовым орудием во главе, охраняемым сопровождающей пехотой, наш последний резерв обрушился на удивленного противника и к вечеру отбросил его на исходные позиции. Его огромные людские потери оказались напрасными. Начиная с раннего утра скашивалась одна наступающая волна за другой, до тех пор, пока не кончились боеприпасы, включая скрытые

«запасы на черный день» каждого пулеметчика, каждого командира взвода, каждого ротного. Сквозь их позиции прорвались, но они продолжали держаться, пока не погибли, заколотые гранеными штыками красноармейцев и забитые прикладами их винтовок, погребенные под кучами мертвых советских солдат, имевших семикратное превосходство.

Это был первый день боев за Лужино, незначительный населенный пункт, ставший краеугольным камнем обороны этого участка фронта. В последующие дни и ночи натиск противника не ослаблялся. С первых часов наступление его семи дивизий поддерживалось танковой и кавалерийской дивизией. Неприятным сюрпризом для нас были большие количества его новых танков Т-34. Этот танк был способен быстро передвигаться и по труднопроходимой местности, имел надежное бронирование и мощную пушку. Он представлял собой большую опасность для наших окопавшихся стрелков и пулеметчиков. Те, кто не становился жертвой осколочных снарядов и пулемета, наматывался на гусеницы. Наша никуда не годная 37-мм противотанковая пушка была бессильна против мощного бронирования. Она еще что-то могла сделать против американского танка «Генерал Ли», представлявшего собой хорошую цель с его трехэтажной высотой и плохой проходимостью, если сама до этого не становилась жертвой двух его пушек и 12-мм пулемета.