Засада. Спецназ 1941 года - Сергей Пивень Страница 41

Пилот «Мессершмитта», открыв дверь, буквально ввалился в комнату, распространяя вокруг себя запах бензина и масла. Курт Науманн лежал на кровати и листал журнал. Увидев Майнца, бесцеремонно прошедшего к столу и принявшегося стягивать летный шлем со своей головы, нахмурился, предчувствуя что-то недоброе.

— Что случилось, Генрих? У тебя опять плохое настроение?

Майнц промолчал, налил себе в стакан воды и залпом выпил. Науманн про себя усмехнулся: вчерашняя попойка не прошла для пилота «Мессершмитта» даром — с утра его мучило похмелье, голова раскалывалась от боли, так что пришлось дать ему таблетку, которая хоть немного облегчила его страдания.

— Наоборот, Курт! Сейчас я чувствую себя отлично!

Науманн с интересом посмотрел на приятеля, отбросил журнал в сторону, потом сел на кровати, свесив ноги на пол.

— Говори, Генрих. Ты же знаешь — я не люблю этих театральных пауз.

Майнц, поставив пустой стакан на стол, засмеялся.

— Я нашел аэродром, Курт!.. Теперь можно перебазироваться. Поле широкое, к тому же практически рядом расположена одна из наших пехотных частей. Там намного безопасней, чем здесь.

— Ты доложил об этом майору Реммеру?

Генрих скривил лицо.

— Пока нет… Имею я право хотя бы умыться, перед тем как идти к начальству?

— Ты нарываешься, Генрих… — покачал головой Науманн, с сожалением взглянув на приятеля. — Могу точно сказать, что такого отношения к себе майор не простит. Он явно воспримет твое поведение как вызов и неуважение к нему с твоей стороны, подрыв его авторитета как командира.

— Об аэродроме я доложил по рации дежурному. Тот, конечно же, все передал майору. Так что, я уверен, Реммер уже знает об аэродроме…

— Не тешь себя иллюзиями. Даже если и так, все равно ты должен действовать по уставу…

Майнц прошел к своей кровати, снял со спинки полотенце и вытер им лицо. Перед этим на гвоздик, прибитый к стене, повесил свой летный шлем.

Сегодня утром, проснувшись раньше Науманна, он почувствовал, как кружится голова: пришла неминуемая расплата за вечер, проведенный с бутылкой спиртного. Он вышел на улицу и долго умывался холодной водой, стремясь привести себя в чувство. Но облегчение наступило лишь тогда, когда Курт поделился с ним таблеткой от головной боли. Но страдания на этом для него не закончились. Майор Реммер довольно долго распекал его за невоздержанность к алкоголю и, как и предполагал Науманн, пообещал указать о его пагубной привычке в своем рапорте, который ляжет в его личное дело. И это несмотря на наличие у него, Генриха Майнца, высоких покровителей в руководстве люфтваффе. Майнц не сомневался, что Реммер подстрахуется: приложит к своему рапорту письменные показания свидетелей его вечерней попойки. Он вполне допускал и такой вариант, когда и Курт, не имея связей, которые бы уберегли его от возможных неприятностей по службе, покажет так, как потребует от него Реммер. Майнц не хотел себе признаться в том, что, по сути, майор был прав: на него, Генриха Майнца, возложена задача поиска нового аэродрома, а своим поведением он фактически срывал ее выполнение. Тем не менее, немного придя в себя, в полдень он все-таки вылетел на задание. Взлетел нормально, прошелся над Коростелями, оставил позади Гиляровку — два села, расположенные неподалеку от аэродрома, потом взял курс на восток, в сторону фронта. Долго летел над лесом, потом свернул южнее, и вскоре пошли засеянные хлебом поля, которые русские не успели сжечь в июне, когда отступали. Удивительным для Майнца было то, что он практически не видел холмов — земля, расстилавшаяся внизу, казалась ровной, словно поверхность стола. Один раз встретился в небе с «Фокке-Вульфом»: подлетел ближе и в знак приветствия помахал летчику рукой. Тот в ответ мотнул головой, давая понять, что приветствие принял. Погода была идеальной: легкие перистые облака, заполонившие небо с самого утра, теперь исчезли, встречный ветер был в пределах допустимого, позволяя не тратить горючее сверх нормы. Русская авиация также не беспокоила. Крепко вцепившись в штурвал, Майнц усмехнулся: да и как она могла беспокоить, если, во-первых, фронт был далеко, а во-вторых, русские потеряли большое количество своих самолетов в первую же неделю войны. Летай — не хочу!.. Внизу по проселочным дорогам и шоссе непрерывным потоком двигались на восток пехотные и моторизованные части вермахта, по железной дороге в ту же сторону шли эшелоны с танками и орудиями. Однажды он увидел длинную колонну русских военнопленных, которую вели на запад. В другом месте где-то сбоку промелькнула охваченная огнем деревня, жители которой, понял он, по всей видимости, оказывали помощь партизанам. В таких ситуациях, согласно директивам, сами деревни полностью сжигались, а жители либо отправлялись в концлагеря, либо уничтожались на месте. Наблюдая за всем происходящим, Майнц воодушевился: только с высоты птичьего полета можно было оценить, какая страшная сила катится на восток. Майнц был уверен, что русским не устоять против такой громады. Сам он неоднократно представлял себя за штурвалом самолета, под крыльями которого будет трепетать столица русских — Москва. И не важно, что это будет за самолет — истребитель или бомбардировщик. Важным было другое: он хотел почувствовать себя сопричастным к разгрому русских, когда они окончательно капитулируют, и ту огромную территорию, которую, по словам министра Розенберга, они несправедливо занимали до войны, начнут осваивать ее истинные хозяева — немецкие колонисты, нордическая раса арийцев.

Подходящее место для нового аэродрома Майнц отыскал, когда внизу промелькнула излучина реки и по обоим берегам пошли необработанные поля, видимо, использовавшиеся в качестве пастбищ. Произошло это после того, как он сменил курс самолета с востока на юго-восток. Место было вполне подходящим: плотно утоптанная земля не позволяла шасси самолета вязнуть в почве. А это было самым главным. Майнц несколько раз пролетел над понравившимся ему местом, покружил над ним, опускаясь все ближе и ближе к земле, убедился в своей правоте и только потом поднял самолет вверх. К тому же примерно в километре от этого места раскинулось большое село, пролетев над которым Майнц заметил какую-то расквартированную там немецкую пехотную часть. Это было как нельзя кстати применительно к системе обеспечения безопасности нового аэродрома. И хотя у летчиков имелась своя охрана, но лишние солдаты, находящиеся к тому же недалеко, можно даже сказать совсем близко, вовсе не помешали бы.

Достав карту, Майнц сделал на ней пометку карандашом, обведя место нового аэродрома красным кружком. Раньше над этим районом в поисках новой посадочной площадки он не летал, что было, как теперь оказалось, его большой ошибкой. Отдавая предпочтение полетам только в восточном направлении, он не учитывал местной топографической особенности: на восток леса тянулись огромным сплошным массивом, в котором отыскать нужную по размерам площадку было весьма проблематично, а вот чуть южнее лес понемногу редел, часто рвался в клочья, образуя обширные рощи и дубравы. Были здесь и реки, прорезающие территорию своими руслами.

Сообщив дежурному о выполнении задания, Майнц развернул самолет и лег на обратный курс. Боль в голове понемногу утихла, настроение сразу же улучшилось. Он даже принялся насвистывать про себя мотив старой немецкой песенки. Когда под крыльями самолета вновь замелькал непроходимый дремучий лес, Майнц взглянул вниз и заметил на узкой дороге, петлявшей между деревьев, запряженную лошадью телегу. Конь с трудом тащил воз с сеном, на котором сверху сидел старый крестьянин и подгонял животное кнутом. Майнц взглянул на приборную доску — горючего было более чем достаточно. Лицо тут же расплылось в улыбке — пилот в предвкушении очередного зрелища оторвал руки от штурвала и потер ладони. Выправив самолет прямо по лесной дороге, Майнц опустил машину ниже, поймал в прицел телегу и сразу же нажал на гашетку пулемета. Крестьянин, понявший, что сейчас произойдет, ловко спрыгнул на землю и скрылся за ближайшими деревьями. Пули прошили сено насквозь, потом ударили по крупу лошади. Конь от ужаса и боли заржал, хотел было рвануться вперед, но не сумел, подогнул колени, а потом завалился на бок и принялся хрипеть в предсмертных судорогах. Майнц взглянул вниз: в повторной атаке не было никакого смысла — лошадь умирала, а гоняться за стариком по лесу вовсе не входило в его планы. Он знал, что об этом «недочеловеке», как называл всех славян фюрер, позаботятся рыскающие по селам карательные зондеркоманды. Поэтому, развернув самолет, он резко увеличил скорость и вскоре благополучно приземлился на своем аэродроме.