Звезда упала - Владимир Алеников Страница 40

Морозным ранним утром по лесной заснеженной дороге мчался немецкий мотоцикл с коляской. Его слегка заносило на поворотах, подбрасывало на ухабах. Сидевший за рулём человек в форме унтер-офицера вермахта после каждой такой встряски виновато поглядывал на свою пассажирку — молодую закутанную в платок женщину, бережно прижимавшую к себе большой плотный свёрток.

Наконец мотоцикл остановился.

Водитель снял залепленные снегом очки, с трудом разомкнул заледеневшие от ветра губы.

— Дальше нельзя. Тут примерно с полкилометра осталось… Ихний пост вон за тем поворотом.

Он подбородком показал вперёд, потом озабоченно спросил, кивая на свёрток:

— Ну, чего он там, живой?

— Вроде ничего, спит, — ответила Надя, поковырявшись в свёртке.

Ребёнок был в испарине, с трудом дышал через открытый запёкшийся рот. Следовало поспешить, каждая минута была дорога.

Она выкарабкалась из коляски, поудобнее обхватила Алёшу.

— Спасибо тебе за всё, Рома…

Роман прислушался. Ему показалось, что где-то вдалеке раздался шум мотора. Находиться здесь дольше становилось небезопасно.

— Ну, ни пуха тебе! Бывай! — грубовато сказал он.

Спрятал за этой нарочитой резкостью дурацкое, совсем не мужское желание разреветься.

— Кончится война, разыщу тебя! Прощевай… сестричка!

Слово «сестричка» вырвалось у него неожиданно, прозвучало щемяще, тронуло её.

Надя печально улыбнулась. Она теперь и вправду его сестра, по крайней мере для немцев. Да нет, не только для немцев, но и в самом деле — сестра.

На секунду хотела было сказать, что будет ему рада, надеется, что он её разыщет, что понимает, чего ему стоило отправить её в лапы к немцам. Но тут же вспомнила про Алёшу и ничего говорить не стала.

Главное — ребёнок, всё остальное не играет роли!

Прощание вышло совсем кратким, каким-то незавершённым, оба это почувствовали. В течение всей ночи, пока шли через лес, тоже почти не разговаривали, может, перебросились одним-двумя словами. А сейчас и подавно было не до того.

— К чёрту, Рома! — единственно, что сказала Надя. — Тебе счастливо отвоевать. Прощай!

Она повернулась и зашагала по дороге, быстро исчезая в снежной метели.

Роман мгновение смотрел ей вслед, затем нацепил очки, развернул мотоцикл и помчался в обратном направлении.

За поворотом и вправду показался немецкий пост — шлагбаум и одноэтажное деревянное строение. Она с опаской подошла поближе. Тут же выбежал часовой с автоматом наперевес.

— Кто такая? Стоять! — выкрикнул он по-немецки.

Надя поняла, остановилась.

— У меня здесь ребёнок! — по-русски закричала она в ответ. — Больной!

Часовой повернулся, что-то сказал через плечо в открытую дверь. Выскочили ещё двое немцев. Пряча лица от снежного ветра, все они подошли к ней.

Надя, спиной отгородившись от метели, осторожно приоткрыла одеяльце, показала им спящего ребёнка.

Вид у Алёши был явно нездоровый, личико красное, опухшее, он тяжело, с присвистом дышал.

— Ребёнок, кажется, болен, — брезгливо скривился первый, вышедший навстречу к Наде немец. — Держитесь на всякий случай подальше, ребята, может, он заразный.

— Она похожа на еврейку, — отозвался второй, подозрительно разглядывая Надю. — Смотри, какие глазищи. Надо сообщить гауптману.

— Эй ты! Ты еврейка? — спросил первый, ёжась от холода.

Слово «еврейка» — «Juden» — Надя знала хорошо, слышала его многократно.

Она отрицательно замотала головой.

— Я русская, руссиш!

— Зайди в помещение! — распорядился третий, высоченного роста немец, которому надоело торчать на ледяном ветру.

И поскольку Надя, не поняв его, никак не отреагировала на этот приказ, он решительно подтолкнул её автоматом в сторону караулки.

— Куда ты её? — запротестовал было его напарник. — А если и вправду ребёнок заразный?

— Ничего, в углу постоит, — возразил высокий. — Просто не подходи к ней близко. Что мы, должны околеть здесь от холода из-за этого ребёнка, что ли!

Как только вся компания скрылась за дверью, из-за поворота показалась и, сбросив скорость, подъехала к шлагбауму машина. В ней понуро поглядывал по сторонам бывший комендант Дарьина Генрих Штольц.

Вроде бы не так долго прожил он в русском посёлке, а ощущение было такое, что оставляет за спиной целую жизнь.

Будущего Генрих не боялся, равно как и Вере, ему теперь стало глубоко безразлично, что с ним будет дальше. Чем скорее он попадёт на треклятый фронт, тем лучше. Тем быстрее выветрится из головы образ околдовавшей его женщины, украденный у него ребёнок. В конце концов, он — немец и обязан разделить судьбу своей нации, как бы она ни сложилась.

Пропади оно всё пропадом!

Генрих Штольц предъявил подскочившему часовому документы, тот посмотрел, козырнул и поднял шлагбаум. Шофёр Пауль, в последний раз отвозивший шефа, ребячась, нажал на гудок. «Опель-Адмирал», словно прощаясь с прошлым, протяжно взвыл и покатил в сторону города.

На громкий звук гудка высыпали остальные часовые, с любопытством уставились вслед отъезжающей машине. За ними в глубине дверного проёма мелькнула Надя с ребёнком на руках. Но Генрих уже уехал, они не встретились. Их судьбы, вот-вот уже готовые было вновь пересечься, в самый последний момент жизнь развела в противоположные стороны. Надя так никогда и не узнала, какая ничтожная малость отделяла их с Алёшей от этой роковой встречи.