Расстрельное время - Игорь Болгарин Страница 40

— Я не буду! Простите! Я больше не буду!

— Верю! Больше не будете!

Казаки сорвали с редактора одежду. Когда дело дошло до кальсон, Слащев сказал:

— Оставьте!

Хныкающего редактора растянули на лавке. Самойленко, как профессиональный палач, поиграл перед глазами редактора плетью и лишь после этого неожиданно, коротким взмахом, опустил её на кальсоны. Редактор задергался и взвыл. А тонкая вмятина на кальсонах напиталась кровью.

Самойленко был мастером своего дела. Он с ровными временными промежутками опускал плеть на повлажневшие от крови подштанники. Трижды опустил плеть на спину, и кожа на спине вздулась налитыми кровью рубцами.

Редактор уже не кричал, не вырывался, не плакал, а только после каждого удара тоненько взвизгивал.

— Сколько? — спросил Слащев у Самойленко.

— Я думав, вы считаете. Вроде, четырнадцать.

— Ну и хватит! Объявляю господину редактору амнистию!

И казаки тот же час отпустили руки и ноги редактора. Он попытался вскочить с лавки, но не смог. Стеная и кривясь от боли, осторожно сполз вниз, стал подбирать снятую с него одежду. Астахов помог ему.

С охапкой одежды в руках, пошатываясь, редактор медленно побрел по двору к своей позолоченной вывеске.

— Надеюсь, не забудете опубликовать извинения, — вслед уходящему редактору напомнил Слащев. — Не заставляйте нас вернуться ещё раз.

Редактор не обернулся. Молча протиснулся в свою входную дверь.

Когда он скрылся, Слащев обвел взглядом балкончики и переходы, на которых собрались почти все жители двора.

— В чем дело? — громко спросил Слащев. — Почему не слышу аплодисментов?

И раздались аплодисменты.

Вторично они раздались несколько позже, когда Слащев с казаками покидали двор.

* * *

О том, что большевики ночью пытались преодолеть Сиваш в районе Владимировки и только высокая вода помешала им, Врангель узнал утром. Эту весть ему сообщил Михаил Уваров, едва он проснулся.

«Вот уж, воистину Господь на нашей стороне», — подумал Врангель.

Укреплению береговой полосы в районе Владимировки — Строгановки инженеры-фортификаторы уделяли меньше всего внимания, уверяя Врангеля, что преодолевать Сиваш в этом, самом широком месте, большевики не станут. В многовековой истории Крыма не было случая, чтобы кто-то даже летом решился преодолевать Сиваш в этом месте. По соседству были участки значительно уже и куда более удобные для форсирования. Сейчас же, зимой, когда морозы подскочили до десяти градусов, это сделать было практически невозможно. Поэтому главным образом укрепляли Арабатскую стрелку и Чонгар в районе Сальково.

На берегу напротив Строгановки, Владимировки и Ивановки на всякий случай отрыли несколько землянок и обустроили возле них пулеметные гнезда. Посчитали, что здесь можно держать минимальное количество солдат. Они должны были редкими выстрелами обозначать себя, чтобы большевики не сомневались: крымский берег и в этом месте денно и нощно хорошо охраняется.

Старший адъютант не уходил из опочивальни, ожидая утренних распоряжений главнокомандующего.

— А что, Микки, Курская Коренная уже на берегу? — спросил Врангель.

— Да, Петр Николаевич. Она — во Владимирском соборе.

— Хочу приложиться. За суетными делами совсем о Боге забываю.

Одна из самых почитаемых в России — икона Божьей Матери «Знамение», Курская Коренная, была покровительницей войск и походов. Когда злоумышленники взорвали в Курске храм, где тогда находилась икона, она чудесным образом уцелела среди развалин. На ней не обнаружили даже царапины.

В смутные дни, когда поход Деникина на Москву завершился полной неудачей, к Врангелю и Кутепову обратился Курский епископ Феофан с просьбой о спасении иконы от большевиков.

Врангель и Кутепов проявили о ней заботу. Вместе с войсками, в боевых порядках, Курская Коренная была пронесена до самого Новороссийска. Когда же разразилась новороссийская катастрофа и белым спешно пришлось покидать город, Врангель снова позаботился об иконе. Он велел её отправить подальше от войны, в Сербию. Там, в тихом городке Ниша, она пребывала до того момента, пока однажды Врангель не понял, что Северную Таврию придется оставить большевикам и до весны запереться в Крыму. Он распорядился вернуть Курскую Коренную снова в Россию, в Севастополь.

Врангель верил в чудодейственную силу иконы и надеялся, что она поможет, не позволит России исчезнуть в темени безбожия.

— Свяжитесь с владыкой Вениамином, — попросил он Уварова. — Скажите, хочу помолиться. В тишине. Приду один. Пусть ничего не готовит.

Уваров ушел. Врангель прошел к себе в кабинет, отодвинул занавеску на оперативной карте и стал задумчиво вглядываться в неё. Сиваш то извивался, петлял, то широко разливался. Типографская чернота воды была обманчива. Летом, в спекотную жару, в некоторых местах его можно было перейти вброд. Но сейчас? Надо быть слишком отчаянным и самонадеянным, чтобы рискнуть преодолеть это тонкое пространство, уже прихваченное у берегов тонким хрустящим ледком.

Скорее всего, потерпев неудачу у Владимировки — Строгановки, большевики больше не станут рисковать здесь и двинут свои войска на укрепрайоны. Но за эти участки, и за Перекоп и за Чонгар, Врангель был спокоен.

И всё же… Вероятно, вот так же стоит сейчас перед подобной картой большевистский командарм Фрунзе и тоже размышляет. О чём думает он? Куда направит свои войска? Какую заготовил хитрость?

Врангель знал, что Красная армия раздета и разута. Советы надеялись завершить кампанию до холодов. Не получилось! Господь помог белым войскам с погодой. Неужели большевики и сейчас, в эти лютые холода, снова будут пытаться овладеть Крымом?

Разведка донесла о том, что Ленин решительно настаивает на продолжении боевых действий. Но если бои продолжатся, плохо одетую армию поразят болезни, она станет практически не боеспособной. Хватит ли у Фрунзе характера ослушаться Ленина? Если продлятся такие холода, насколько времени у него ещё хватит боевого запала?

* * *

После обеда Врангель прошел от Чесменского дворца, где располагался его Штаб, до Соборной площади. Здесь было множество людей, они столпились у входа во Владимирский собор.

Слух о том, что Курская Коренная вновь вернулась в Россию и помещена в севастопольский Владимирский собор, в одночасье распространился по всему Крыму. К ней потянулись за утешением все, кто мог передвигаться. Несколько дней на довольно просторной Соборной площади было тесно от людей. Епископ Таврический Вениамин все это время не имел возможности отдохнуть, молебны служил по много раз в сутки.

Врангель прошел через образованный его охраной коридор. Люди молчали. И лишь когда он поднимался по ступеням к входу в собор, какая-то женщина выкрикнула из толпы: