Офицер. Сильные впечатления - Сергей Морозов Страница 4

— Тебе было хорошо, любимая? — спрашивал он Машу после каждого мимолетного раза, коих было всего шесть.

Шесть раз Эдик впрыскивал в ее плоть свою жидкость, не подозревая, бедняга, о противотанковом заграждении.

— Что значит «хорошо», Эдик? — переспрашивала она, зябко пожимая плечами.

Откуда ей было знать, что такое хорошо — как, впрочем, и что такое плохо — если единственное серьезное сексуальное впечатление имело место почти год назад, еще в школе.

— А что у тебя было с тем гаденышем? — насупившись, поинтересовался Эдик.

— Сам ты гаденыш, — обиделась Маша.

— Ну ладно, — смирился Эдик, — с тем, как его…

— Вообще-то у нас с ним были идеологические разногласия. Я хотела на него положительно повлиять, переубедить. Ведь он просто обчитался Бакуниным… В первый же день мы с ним побежали к Белому дому. Он очень хотел посмотреть, как гэкачеписты будут его штурмовать. А я сразу догадалась, что ничего такого не предвидится… Мы с ним много спорили, и нам было интересно вместе. А потом мы пошли к нему домой…

— Зачем? — буркнул Эдик.

— Как зачем? Перекусить, согреться, выпить вина… А кроме того, в тот вечер передавали мое любимое «Лебединое озеро»…

— Да нет же! — снова перебил Эдик. — Зачем тебе понадобилось переубеждать этого гаденыша? Или тебе просто хотелось, чтобы он тебя трахнул?

На том доверительная беседа молодоженов закончилась. Маша так никогда и не рассказала Эдику, как она сочувствовала и жалела «гаденыша», задолбанного школьными порядками и родителями — застрельщиками перестройки с кафедры марксизма-ленинизма МГУ, которые с самыми лучшими намерениями пытались внушить сыну азы «нового мышления». А мальчик почитывал не только Бакунина, но и еще кой-кого. Был он на год старше Маши и провалился со своим Бакуниным в институт. Напившись дешевого вина у него дома, они упали на диван в его захламленной программной литературой комнате, и он чрезвычайно нежно овладел Машей под оргастическое потрескивание автоматных очередей, начавших раздаваться со стороны Садового кольца, которое находилось в прямой видимости из его окна. Стало быть, дело происходило вовсе не в лифте, как это предполагал папа. Хотя драные кожаные штаны тут несомненно фигурировали. Потом они вскочили и побежали на улицу наблюдать за тем, как развиваются события. На стене дома уже кто-то успел вывести пульверизатором «По Кремлю — без промаха!» и «Коммуняк — на фонари!»… А через два месяца мальчик загремел в армию, откуда через некоторое время сбежал воевать в Приднестровье, где и сложил свою голову, сраженный пулей румынского стрелка. Ну а школьница Маша при помощи папы и киевского вивисектора убила тем временем их общего ребенка.

* * *

Эдик вывалился из ванной комнаты, где только что принимал душ, и вокруг бедер у него было обернуто красное махровое полотенце. Его плечи и грудь покрывали черные курчавые волосы, влажная веснушчатая кожа лоснилась, а лицо было сплошь усеяно ярко-красными прыщами. Рассматривая своего мужа, Маша пришла к вполне объективному выводу, что если бы у него имелось хотя бы какое-то подобие подбородка, а нос был немного покороче, то он, возможно, был бы не так уж и плох. Да еще эта буйная волосяная растительность. Эдик плотоядно потер ладонь о ладонь и, усевшись около чемодана с деликатесами, немедленно приступил к завтраку. Маша устроилась рядом, поджав под себя ноги, в шелковой ночной рубашке розового цвета. Всякий раз, когда она тянулась, чтобы выудить из огромной коробки шоколадную конфету, ее левая грудь слегка показывалась на свет божий и обнажался матово-темный сосок.

— Полегче с конфетами, не то тебя разнесет, — предупредил Эдик. — Ты еще не одета! — проворчал он немного погодя. — Я хочу успеть к Бабьему Яру, пока еще нет такой жары…

Маша пристально посмотрела на него, еще раз попытавшись понять, почему к тому же Бабьему Яру она относится куда серьезнее, чем ее еврейский муженек. Ах, если бы только Эдик мог понять, что на Бабий Яр невозможно смотреть иначе, как на величайший позор всех времен и народов! Соглядатайство с национально-мазохистскими и прочими оттенками неуместно и дико, особенно когда речь идет о вопиющей подлости рода человеческого как такового. Если бы только Эдик мог понять, что созерцание подобного должно возбуждать у человека не столько праведный гнев, сколько жгучий, непереносимый стыд… Если бы он это понял, она была бы век ему верна! Но увы, увы…

— Я собираюсь принять ванну, — сказала Маша, потягиваясь.

В этот момент Эдик уставился на Машу таким тупо-целеустремленным взглядом, что у нее не осталось никаких сомнений в его пробуждающихся намерениях.

Она поспешила запахнуть грудь, чтобы не дать ему лишнего повода, однако слишком поздно — он уже завелся. Он ухватил Машу за руку и завалил на постель. Пробормотав что-то нечленораздельное, он принялся гладить ее груди и ловить губами один из сосков, а Машину руку употребил на то, чтобы по мере сил стимулировать свой неспешно набухающий отросточек. Маша не сопротивлялась по той простой причине, что сопротивление отняло бы у нее гораздо больше сил, чем если бы отдаться по-быстрому. Решив действовать оперативно и энергично, она покрепче сжала пальцы и ощутила его горячую пульсацию. «Его» или «он» — именно так Эдик имел обыкновение с незамысловатой иносказательностью именовать свой член, который по этой причине Маша мысленно окрестила «третьим лицом».

— Полегче! — приказал он. — Не то я слишком быстро кончу!

Однако она не сбавила темпа, уже успев сообразить, что то, что для него означает «кончить», для нее, для Маши, означает «начать».

Когда же «третье лицо» уже проникло в Машу, та вдруг вспомнила, что забыла вставить предохранительную диафрагму.

— Подожди! — испуганно вскрикнула Маша. — Я могу залететь!

— Не беспокойся, — успокоил ее Эдик, натужно сопя. — Пусть у нас будет ребенок. Я могу себе его позволить.

В критический момент Эдик был так задумчив, словно прикидывал в уме, действительно ли он может позволить себе ребенка и в какие денежные траты это дело выльется. Вероятно, он успел прокалькулировать затраты вплоть до совершеннолетия отпрыска и его обучения в престижном коммерческом колледже где-нибудь в Штатах…

Увы, это все-таки произошло… Маша, как могла, старалась быть начеку, не привлекать лишний раз внимание Эдика к своим прелестям, а он таки оплодотворил ее в номере киевской гостиницы с видом на знакомый гинекологический центр. Она чувствовала, как теплая жидкость стекает по бедрам, и понимала, что все ее надежды на то, что еще удастся как-то избежать этой жизни, в которой Эдик будет фигурировать в качестве супруга, рухнули окончательно. Она физически ощущала себя беременной Когда она погрузилась в горячую ванну, у нее не было ни малейших сомнений в том, что в ее существе уже успело произойти удвоение. И как теперь ни подмывайся, толку от этого никакого! Самый проворный из тысяч Эдиковых сперматозоидов успешно атаковал ее целомудренную яйцеклетку. В ту же секунду Машу сразило чувство, которое в народе называют «безнадегой». По сравнению с этим, отчаяние и тоска, овладевшие ею, когда несколькими днями раньше она стояла перед священнослужителем, были просто щекоткой.