Дот - Игорь Акимов Страница 4

У Кеши хватило и мужества, и выдержки. Он подпустил головной танк на двадцать метров; что еще надо? — верная дистанция. Но бросок получился слабый. И граната не разорвалась сразу. Чуть подпрыгнув при ударе о булыжники мостовой, она перевернулась в воздухе и покатилась по дуге, постукивая по камням, под днище танка. Водитель оказался расторопным малым. Каким-то чудом он успел сдать назад, и граната, бесполезно лопнув смрадным тротиловым чадом, лишь взломала покрытие дороги. И теперь представлялось странным, что силой, способной лишь выворотить и разбросать несколько булыжников, собирались остановить и даже уничтожить стальное чудище.

Танковый пулемет, словно киркой, вспорол разрывными пулями обе кромки кювета; выскочили автоматчики, но их ждали — и встретили нестройными, но точными выстрелами с пригорка. Лишь двое уцелели. Приседая и стреляя по брустверам от бедра, они попятились и успели спрятаться за остановившийся танк.

Выстрелы пограничников отвлекли внимание немцев, Кеша это почувствовал — и поднялся… Что он при этом успел подумать? Что в нем успело перестроиться за те мгновения, пока над головой тупо вбивало в податливую землю и порошило сухим в глаза, которые нельзя было закрыть — ведь это же бой, ведь этот резкий солнечный свет и эта земля, забившая угол рта и прыгающая перед самыми глазами, — последнее, что суждено тебе увидеть в твоей иссякающей, уже перечеркнутой жизни…

Кеша встал во весь рост, привычно замахнулся и уверенно швырнул свою последнюю гранату точно в цель.

Залечь второй раз ему не дали. Пули догнали его, он сел на наружную кромку кювета, прямой, странно вытянувшийся вверх, и так сидел какое-то время, а потом упал на спину, в пыльную полынь, только ноги в кювет свисали. Но немцы все месили и рвали свинцом то, что еще только что было Кешей Дорофеевым, а сейчас металось и вздрагивало при каждом ударе, уже плохо различимое в облаке поднятой пулями пыли.

А всего-то, чего он добился, — сорвал гусеницу головной машины.

Зато удачливей был Карен Меликян. От его гранаты полыхнул мотор второго танка, и еще не все танкисты успели выбраться на броню, как внутри стали рваться снаряды. Танк шатало, он кряхтел, будто живой, лопался на сварных швах, но крепился из последних сил, чтобы не развалиться здесь же, посреди дороги, грудой броневых листов. И все, кто был поблизости, бросились от него в придорожный кустарник — подальше от греха.

Наконец взрывы закончились, появилось чадное пламя. Оно лениво облизывало броню. Разорванный по днищу, танк казался меньше, площе. Он смирился с судьбой и терпел аутодафе.

Если бы теперь немцы послали на пригорок третий, уцелевший танк — даже без пехотной поддержки, — он бы один передавил, зарыл в землю остальных пограничников. Но для этого надо было знать, что у пограничников не осталось гранат. Не имеешь информации — платишь временем. Впрочем, ждали немцы не долго. И пятнадцати минут не прошло, как в воздухе заныло — откуда-то ударили ротные минометы. Мины вроде бы и пустяковые, но стригут они чисто. Под их прикрытием пехота перешла дорогу и залегла в кювете. Дальше не рискнули: отдельные осколки залетали на дорогу и звонко стучали по булыжникам, заставляя солдат вжиматься в землю.

Пришло время исполнить соло уцелевшему танку. Он не спешил. Перевалил, едва качнувшись, кювет и без малейшего напряга покатил прямехонько к вершине. Пушка молчала, но пулемет постреливал, как бы приговаривал: не высовывайся — башку оторву. Осколки поскребли по броне, потом перестали, — ведь даже из ротного миномета, если удачно попасть, можно повредить танк. Теперь поднялась и пехота — и тут же залегла снова: трехлинейки били точно, к тому же — словно проснувшись — с фланга зачастил «дегтярев», да так удачно, что еще бы полминуты — и от наступавшего взвода вообще бы ничего не осталось.

Танк развернулся к пулемету — и вдруг рванул с неожиданной для этой махины прытью. Пулеметчик выскочил из своего мелкого окопчика, но и нескольких метров не пробежал — сломался под пулями. Танк сразу сбавил скорость, накатил на пулеметчика, повернулся на нем. Отсюда все окопчики пограничников были на виду. Танк двинулся к ближнему.

Тимофей очнулся от рокота мотора. Он словно выпал из глубокого сна. И правда — ведь только что он взбирался по лестнице на сеновал, куда от него удрала своенравная кошка Манька. Расстояние между перекладинами для него было великовато, взбираться было непросто, сбоку из щелей калитки, закрывающей слуховой проем, почти вертикально падали дымящиеся соломенной пылью солнечные лезвия. Это было так давно… и было ли вообще когда-нибудь?..

Тимофей не сразу понял, где он и что с ним. Сел. Вот бруствер, вот его винтовка. Танк поворачивается как-то странно. Ах, да, — он давит окоп… А вон и немцы. Их редкая цепь уже так близко…

Тимофей подтянул к себе винтовку. Стрелять сидя было неудобно — и он лег. Пока он сидел, солдаты успели его заметить, и три пули ударили рядом. Только теперь он ощутил, что по лицу течет кровь. Пощупал голову. Рана была тонкая и длинная, словно бритвой провели от виска к затылку. Осколок. А я, должно быть, поворачивался в этот момент — это и спасло, — вяло подумал Тимофей. Надо бы шевелиться проворней, тогда, пожалуй, успею прибрать еще хотя бы одного…

Он выглянул, выбрал здоровяка с засученными рукавами и с гранатой на длинной деревянной ручке за голенищем сапога, но почувствовал опасность справа — и повернул голову. Танк шел прямо на него. Передний лючок был открыт, водитель, захваченный инерцией своей страшной работы, подался вперед, его напряженные глаза ловили взгляд очередной жертвы… Тимофей снова сел на дне своего окопчика, провел рукавом по глазам, стирая пот и кровь, и успел дважды выстрелить (второй раз — почти в упор) в алебастровую маску, в которую за мгновение до смерти успело превратиться закопченное лицо водителя. Танк ударил Тимофея в грудь; Тимофей опрокинулся; потом его сдавило отовсюду…