Стреляешь в брата — убиваешь себя - Максим Михайлов Страница 4

— Так что же дальше? Чем закончилась история? Неужели Вы так и не выяснили отношений с этой девушкой? — немолодой уже лысоватый мужчина с неподдельным интересом перегнулся через отделяющий его от собеседника стол.

Высокий стройный парень, одетый в кричаще-яркую футболку и светло голубой джинсовый костюм задумчиво прикрыл глаза и, откинув назад голову, пару раз качнулся на стуле.

— Даже не знаю, что Вам ответить, профессор… Можно ли считать происшедшее на следующий день выяснением отношений… Я встретил ее утром в коридоре общежития. Было видно, что она чувствует себя виноватой и ей неприятно меня видеть. Она хотела просто молча пройти мимо, но я схватил ее за рукав и заставил все-таки остановиться и посмотреть на меня. Ее глаза были пусты, в них не было даже жалости. Понимаете, профессор, она смотрела на меня как на вещь, как на неодушевленный предмет… Это очень страшно, профессор, когда так смотрит любимый человек… Ведь, чтобы там не говорили, а антипод любви не ненависть, а равнодушие. Если тебя ненавидят, всегда есть шанс все исправить, от ненависти, до любви один шаг… Система не статична, понимаете? А здесь было сразу ясно, что ты просто вычеркнут из разряда людей, тебя нет, и ничего уже не поможет, чтобы ты не предпринял, как бы ни пыжился… Этот взгляд, он меня просто убил…

— Вы очень образно рассказываете, мой юный друг, очень образно, — явно сопереживая и оттого произнося слова слишком быстро, выпалил профессор. — Так что же дальше? Что она Вам сказала?

— Оставь меня, — горько вздохнул юноша. — Никаких извинений, никаких объяснений. Только это…

— Ну а Вы? Зная Ваш темперамент, не могу поверить, что Вы ничего не предприняли…

— Предпринял… Вот это…

Парень неспешно, словно нехотя выложил на стол левую руку, резким движением отвернул рукав куртки, внимательно, будто сам впервые увидел, осмотрел неровные бугристые шрамы, ярко-белыми полосками исчертившие предплечье, жирными линиями ложащиеся поперек вен, уверенным росчерком перечеркивающие биение жизни в этом теле.

— Как? — пораженный профессор отшатнулся. — Андрей! Вы же говорили мне, что это травма, полученная в стройотряде!

— Выходит я Вас обманул, профессор, — безразлично пожал плечами юноша.

— Но это же чушь! Дикость! Из-за какой-то профурсетки… — профессор клокотал от переполнявшего его возмущения.

— Владимир Михайлович, я прошу Вас… — с нажимом произнес Андрей.

Почувствовав в его голосе опасные звенящие нотки, профессор чуть сбавил тон, хотя и продолжал возмущенно размахивать ладонями.

— Помилуйте, батенька! Нешто так можно, в самом деле? Да будь Вы какой-нибудь шалопай и ветрогон я бы и слова не сказал! Но Вы, умнейший, одареннейший аспирант, не побоюсь этого слова надежда нашего университета, вот так вот запросто хотели уничтожить себя и свой талант, по столь легковесной, уж простите, причине?! Как можно вот так запросто отнять у Клио столь ревностного и преданного служителя. Увольте, не могу понять! Не могу!

Профессор настолько увлекся своим монологом, что последние слова буквально выкрикнул, приподнявшись со стула, видимо, вообразив себя стоящим на привычном месте за кафедрой и читающим очередную лекцию студентом.

— Тише, Владимир Михайлович, тише… — пытался его урезонить Андрей. — На нас уже обращают внимание.

Действительно две миловидных девушки пившие кофе с пирожными через столик от них, откровенно прыснули, прикрываясь ладошками, так насмешил их вошедший в раж профессор. А стоящий за барной стойкой вислоусый крепкий старик покосился в их сторону с явным неудовольствием, усмотрев в горячности профессора нарушение порядка и приличий. Правда никаких мер хозяин заведения предпринимать не стал, благо и сам профессор, и его молодой спутник уже целый месяц состояли его постоянными клиентами и немало приятно шуршащих денежных знаков успели сложить ему в карманы.

— Простите меня, Андрей, — на пол тона тише продолжал Владимир Михайлович. — Но подобное решение не делает Вам чести, не делает! Отнюдь! Это не решение проблемы, это бегство от нее! Да, да! Именно трусливое бегство!

— Может быть, — все так же задумчиво разглядывая шрамы, проговорил Андрей. — Но я ведь никуда не сбежал… Просто не смог… А потом уже не повторял таких попыток. А она даже не пришла меня проведать в больнице. Просто вычеркнула из жизни, профессор. Выбросила, как надоевшую игрушку…

— Женщины очень жестоки, мой мальчик, — качнул головой профессор. — Даже не так, жестоки неправильное слово. Они чрезвычайно прагматичны и целеустремленно выполняют заложенную в них генетически программу выбора наиболее предпочтительного самца, с которым можно иметь потомство. Понимаешь? Никакой романтики, вопреки устоявшимся в обществе стереотипам, всякие там высокие чувства и вздохи под луной в большей мере, как это ни странно, свойственны как раз мужчинам. У женщин же на первом месте точный расчет, который они лишь стыдливо прикрывают чувственным флером. Так было всегда, еще с пещерных времен, и всегда будет, до самого конца света. Конечно века цивилизации наложили на этот процесс некий облагораживающий блеск, и современная самка не бросается очертя голову на любого незнакомца у которого более впечатляющие физические данные, чем у ее законного супруга… Но когда различие между двумя особями принципиальное! Тут мгновенно вступают в действие те самые животные императивы, и вся патина цивилизованности слетает как пыль под дуновением ветра. Вот в такую ситуацию и попали Вы мой бедный друг…

— Да чем же он был лучше меня?! — перебил задетый за живое Андрей. — Поверьте, профессор, в нем вовсе не было ничего особенного! Если бы он был Ален Делоном, я бы ее понял, но этот сморчок…

— Стоп! — вытянул вперед ладони профессор. — Поверьте мне, юноша, Вы сейчас совершаете типичную для Вашего возраста ошибку. Вы мыслите мужскими категориями, это для мужчины, привыкшего, что называется "любить глазами" важен внешний вид партнерши и преимущественные шансы имеет наиболее красивая с его точки зрения самка. У женщин мозги устроены по-другому. Они делают выбор, основываясь не на внешней, а на внутренней сущности. А уж внутренне Вам до соперника было ой как далеко.

— Да что же такого особенного было у него внутри? Парень, как парень, — обескуражено развел руками Андрей.

— Врете! — безжалостно добил его профессор. — Врете сейчас мне и, что хуже, самому себе! Ведь сами мне рассказывали, что этот Ваш коварный соблазнитель был, несомненно, интересен одним свойством, которого не было ни у кого из остальных!

— Заинтриговали, — через силу улыбнулся Андрей и даже чуть наклонился вперед, готовясь выслушать профессорское откровение.

— Он единственный из Вас был на войне! — важно ткнув пальцем в потолок, произнес профессор. — Много пережил, рисковал своей жизнью, видел гибель товарищей, сам отнимал чужие жизни. Подобные испытания необратимо меняют психику. Превращают мальчишку в мужчину, вне зависимости от возраста. Пятнадцатилетний красный кхмер в Камбодже во всех смыслах более мужчина, чем тридцатилетний оболтус из московской "золотой молодежи". Мужчину делают пережитые испытания и преодоленные трудности, а отнюдь не возраст. Понимаете? Женщины же, подобную информацию о нашей внутренней сущности считывают практически мгновенно, в некоторых смыслах тут они чувствительнее самого, что ни на есть новейшего радара. Так что у Вас, мой бедный мальчик, изначально не было ни одного шанса. Даже сейчас Вы еще не достаточно мужчина, чтобы конкурировать с тем «афганцем», а уж четыре года назад, сами понимаете…