Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов - Генрих Эрлих Страница 39

Это не было неожиданным. То есть Юрген этого, конечно, не ожидал, не готовился внутренне, не прокручивал в голове возможные варианты и детали, он вообще об этом не думал. И тем не менее, когда это случилось, он нисколько не удивился.

Он сидел в укрытии на переднем скате холма, почти у самой вершины. Его обустроили артиллеристы для корректировщиков огня. Пока корректировать было нечего и артиллеристы не возражали, тогда Юрген по ночам располагался здесь для наблюдения. После отъезда Эльзы он назначил сам себя в полуночную смену, против правил без напарника, чтобы побыть одному, и каждую ночь приходил сюда, часто задерживаясь дольше положенного срока. Здесь был широкий обзор и хорошая слышимость. Он часами сидел и всматривался в русские позиции — не мелькнет ли огонек, не блеснет ли штык, не прокатится ли по земле подозрительная темная волна. А в ту ночь он еще и обеспокоенно вслушивался в урчание танковых моторов.

Из-за спины, с обратного ската холма, доносились еще одни непривычные звуки, это переговаривались солдаты. Юрген давно скомандовал отбой, но из всего отделения спать завалился один лишь Брейтгаупт, его ничем нельзя было пронять, он мог спать в любой ситуации. У всех остальных сна не было ни в одном глазу, они все больше заводили себя разговорами о грядущем контрнаступлении под канонаду пропагандистских залпов русских немцев.

Юрген чуть пригнулся, щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету. Кто-то вошел в укрытие, опустился рядом на лавку.

— Привет, Юрка, — раздался голос из далекого детства.

— Привет, Ули, — сказал Юрген. Он глубоко затянулся, выпустил струйку дыма и только после этого спросил: — Как ты меня нашел?

— Спросил у твоих солдат, где фельдфебель Юрген Вольф. Они показали. И посоветовали по-дружески не беспокоить тебя, ты этого не любишь, можешь и в глаз дать, — с усмешкой сказал Ули.

— Наряд вне очереди, если попусту, — проворчал Юрген.

— Они сказали: два. А ты уже, оказывается, обер-фельдфебель. На какой ерунде можно было погореть! — рассмеялся он и, спохватившись, но все равно иронично: — Поздравляю!

— А ты — капитан?

— Майор.

— Наш обер-лейтенант так и подумал.

— Это такой высокий симпатичный парень?

— Он предлагал тебя расстрелять.

— Симпатичный парень, — повторил Ули.

— Как ты меня нашел? — еще раз задал свой вопрос Юрген.

— Это было просто. Мы знаем расположение всех ваших частей, а уж о перемещении знаменитого 570-го ударно-испытательного батальона приказано докладывать лично командующему фронтом, — брат подкалывал Юргена, как в детстве. — Это было просто, — повторил Ули, такая у него была манера разговора, ее Юрген тоже помнил, — вы, штрафники, всегда на передовой, даже идти далеко не надо.

— А ты, как я успел заметить, всегда за передовой.

— Это с какой стороны посмотреть. С нашей — за.

— С вашей, — искаженным эхом отозвался Юрген. Тему «ваши — наши» обсуждать не хотелось, тут можно было разругаться вдрызг. Этого тоже не хотелось. — Как ты меня узнал? — спросил Юрген.

— Логика. Возраст, фраза в конце, сказанная на чистом русском, бессмысленная со всех точек зрения помощь в побеге. Со всех, кроме одной. Совокупность фактов могла иметь только одно объяснение, и это объяснение следовало принять за истину, какой бы невероятной она ни казалась. Элементарная логика.

Юрген ощутил легкое разочарование, даже обиду. Конечно, если бы брат сказал что-нибудь о зове крови, он бы посмеялся над этим, но холодная «логика» была еще хуже. Смех, как ни крути, лучше разочарования и обиды.

— Для проверки я по нашим каналам запросил материалы из личного дела отца, — продолжал между тем Ули, — уж месяц как получил. Вот, посмотри.

Он вложил что-то в руку Юргену. Фотография, определил тот на ощупь. Щелкнул зажигалкой и тут же затушил огонек. Ему хватило этого мгновения. Эта фотография всегда стояла в рамке на тумбочке у кровати матери. Мать, отец и посередине он, Юрген: отец держит руку на его плече, отец был высоким, а он, Юрген, всегда маленьким, в мать. Это была, наверно, последняя фотография отца, вскоре его арестовали, и едва ли не единственная, где они были сняты втроем, во всяком случае, других Юрген никогда не видел.

Теперь Ули щелкнул зажигалкой, осветил фотографию.

— Какой волчонок! — ласково сказал Ули. — Ты совсем не изменился. Тебя легко было узнать.

Юрген смотрел на себя, пятнадцатилетнего. Он себя не узнавал.

— Ты огонек-то притуши или хотя бы опусти пониже, — сказал он, — а то словишь ненароком пулю от своих. — И, ворчливо: — Развели снайперов.