Победителей не судят - Олег Курылев Страница 39

— Можно сказать и так. У нас тут был один, который как раз сидел на распределении, так ему по выходным разрешали даже полетать на их «сто девятом».

— На «Мессершмитте?» — не поверил Алекс.

— Ну да. Здесь, в Эшборне, неподалеку, есть летное поле, так они там устраивали пикники с девочками и полетами.

— Черт! — возмутился Алекс. — Можно же было улететь. Тут до Бельгии двести километров.

— Ну улетит один, и что? — не согласился Тони. — Остальных за это под замок, и прощай пивная. Потом ведь все равно лавочку с посылками прикрыли, ни сюда, ни в пересыльный теперь их не возят. Нам сказали, раз вы разбомбили Любек, через порт которого шли основные грузы Красного Креста, то и сосите теперь лапу. Хрен вам, а не посылки. А жаль. Особенно хороши были наши, из Англии, — произнес сержант, мечтательно причмокнув. — Кроме овсянки с тушенкой там были порошки для всяких бульонов, а также яичный порошок, порошок для заварного крема, пудинга и чего-то еще. Я уж и не помню. В новозеландские клали много всяких сладостей — различные джемы, мед, сгущенку и шоколад. А вот канадские я не любил: масло, невкусный мясной рулет, чай, кофе да бисквиты. И всегда соль. Ну скажи, на кой черт слать сюда соль, которой и так хватает?

— Слушай, у меня от твоих воспоминаний живот сводит, — взмолился Алекс. — Ты лучше расскажи, что потом-то было?

— А что было? Люфтваффовская комиссия тоже навела тут порядок: кое-кого из своих на фронт за панибратство с пленными, почти всю нашу бригаду — в дулаг и по «санаториям». Вот так. А с тобой, кстати, кто тут работал?

— Оберет Лаубен.

— Так ты офицер, что ли? Лаубен работает с офицерами.

— Флаинг офицер.

— Понятно, — кивнул сержант. — Тебе повезло. Лаубен никого не сдает в гестапо.

— А другие?

— Другие — бывает. Не понравишься — найдут какую-нибудь закавыку или сами выдумают. И за телефон. Подследственного во Франкфурт. Особенно доставалось полякам. Всех, правда, возвращали, но, сам понимаешь: или несколько суток здесь, или месяц, а то и два в тюрьме, где тебя каждый день обещают расстрелять как шпиона.

В это время они заметили направлявшегося к ним гауптмана. Это был тот самый офицер, что три дня назад принимал Алекса. Оба встали, сержант отдал честь.

— Вы Шеллен? — спросил немец Алекса, глядя в какой-то список.

— Да.

— Идите к центральным воротам и ждите там.

Алекс попрощался с разговорчивым сержантом и пошел в указанном направлении.

Через час ему и еще шестерым только что подошедшим пленным велели выйти за ворота и забираться в стоявший на обочине грузовик с тентом. К ним залезли два солдата: один — юнец с впалыми щеками и бледным лицом, второй — его полная противоположность. Немолодой и очень полный, этот второй, кряхтя, кое-как перебрался через борт и после долго пыхтел. Подошел офицер, сделал перекличку. Несколько раз хлопнули двери кабины, и машина тронулась.

С полчаса ехали по шоссе, потом свернули на раскисшую от весенней оттепели объездную дорогу, поползли по ней, виляя из стороны в сторону, и вскоре застряли. Из разговора охранников Алекс узнал, что шоссе впереди разбито бомбами. Несколько раз пленные вместе с немцами выпрыгивали из кузова и совместными усилиями толкали грузовик. На третий раз пожилой солдат, которого звали Хольм, совершенно уже выбился из сил и не мог самостоятельно забраться в машину. Видя, что щуплый немец также не в состоянии затащить напарника, на помощь пришли пленные.

Алекс спрыгнул вниз и взял у толстяка его карабин. Двое пленных стали тянуть пыхтящего Хольма за руки вверх, а Шеллен, весь вымазавшись об его сапоги, подсаживал снизу, держа карабин как перекладину. В следующий раз толстому немцу хором предложили оставаться в кузове, что он и сделал, перебравшись поближе к кабине.

Семьдесят километров до Вецлара они преодолели за три с половиной часа. В пересыльном лагере их встретил сам комендант.

— Это дулаг люфт, — коротко пояснил он. — Надеюсь, вам здесь понравится. Я — комендант лагеря полковник Варнштадт. Кто из вас Шеллен?

— Я, — вышел из строя Алекс. — Флаинг офицер Алекс Шеллен.

— На ваш счет у меня особые инструкции. Дежурный, уведите остальных. — Он повернулся к Алексу: — Пошли.

В канцелярии у Алекса забрали его единственный документ, который назывался кригсгефангененкартой, поставили на нем синий штампик со словами «дулаглюфт» и дату прибытия.

— Сейчас на медосмотр. Вне очереди, — скомандовал Варнштадт находившемуся тут же оберфельдфебелю, — Сегодня же пусть выпишут медкарту. Потом, Фриц, найди ему койку на одну ночь.

Медосмотр заключался в нескольких вопросах, заданных фельдшером.

— Что с головой?… Какие еще жалобы?… Дизентерия?… Венерические заболевания?… Чесотка?…

Алекс так и стоял в шинели и грязной, съехавшей набок повязке, сняв только свое несуразное кепи.

— Все, свободен. Что?… Выписать карту?… Ладно, обожди в коридоре.

Поиски свободного места для ночлега оказались делом менее простым. Подойдя к одному из бараков, Фриц велел Алексу зайти внутрь и пройтись по комнатам.

— Потом вернешься и назовешь мне номер, — сказал немец, прикуривая сигарету.

Алекс стал поочередно заходить в комнаты и спрашивать, все ли места заняты (назвать эти комнаты камерами было бы неправильно, поскольку они не имели решеток на окнах и не запирались). Ему кто-нибудь отвечал «Все», и он шел дальше. Комнаты были ненамного больше, чем в «холодильниках» Аусверштелле. Почти все их пространство занимали двухъярусные нары на шесть или восемь мест, установленные квадратом вдоль стен. В центре стоял небольшой стол, часто заваленный газетами, какими-то баночками, мисочками и прочим хламом, включая игральные карты. В нетопленых помещениях стояла сырость, и все свободное пространство стен, утыканное гвоздями, было увешано одеждой. Всевозможное тряпье свисало и с нар, так что комнаты походили на неприбранные кладовки.

Многие в этот теплый день находились на улице. Алекс видел, как человек пятнадцать сгребали кусками фанеры талый снег на спортплощадке. Другие ходили группками по территории, толкались в клубном бараке или библиотеке. Те же, кто оставался в комнатах, как правило, лежали на нарах, читали или играли в карты. Внутри барака пленные вольны были менять место жительства по своему желанию. Немцы знали, что южноафриканцы, например, недолюбливают канадцев. Австралийцы, новозеландцы, американцы, французы и все прочие тоже старались абсорбироваться от остальных и часто менялись друг с другом местами. В нескольких комнатах жили одни только негры. Понятно, что никакого списка свободных или занятых мест здесь не могло существовать.

В самой последней комнате Алексу неожиданно повезло: хозяин одной из верхних лежанок два дня назад ушел в лазарет и, похоже, надолго там слег.

— Давно в плену? — спросил единственный из присутствующих постояльцев, оторвавшись от потрепанного журнала.