В двух шагах от рая - Михаил Евстафьев Страница 38

Однако, генерал решил ехать именно по второй дороге, которая начиналась между домом офицеров, магазином военторга и кафе и прерывалась двумя контрольно-пропускными пунктами.

Они проехали первое из двух КПП, тощие трубы котелен, торчащие, как спички, над одноэтажно-плоскими модулями, спортивную площадку, миновали второй КПП, поехали под горку, оставляя слева за каменным забором убогий музей афганских Вооруженных сил, с устаревшей, разваливающейся советской военной техникой, покрытой толстым слоем зеленой краски. За музеем находился так называемый «крестик», своего рода перекресток. Налево от него начиналась дорога к двум полкам – десантному и мотострелковому – и товарно-закупочной базе с огромными ангарами-хранилищами. Ранним утром проползли здесь длинным хвостом боевые машины. Теперь же из-за дувала тянулись, укутанные в пыль, многочисленные «КамАЗы».

Свора босоногих пацанов «атаковала» их. Наиболее ловкие цеплялись за борт, откидывали брезент, принимались выкидывать на дорогу все, что попадалось под руку. Бегущие за грузовиком мальчишки мигом хватали сброшенные из кузова вещи и, сверкая пятками, неслись в проулки.

– О дает! Что делают, мерзавцы! – ругался Сорокин. – Вот наглецы!..

Происходили эти пиратские набеги на советские колонны грузовиков часто и так молниеносно, что никто из водителей, как правило, не успевал среагировать.

Сашке было ни до чего, хотя он и поддакивал на замечания генерала. Сашка думал свою солдатскую думу о спрятанном в багажнике товаре, и поймал себя на мысли, что пацаны, видать, большие бабки делают, и мелькнула мысль, что надо бы, раз он уж ввязался в это дело, хоть долю какую-то запросить, пусть даже мизерную, не за спасибо же головой рисковать! Спасибо на хлеб не намажешь.

В районе «крестика» в контейнерах сосредоточились дуканы – скромные магазинчики с традиционным набором платков, «вареных» джинсовых костюмов, ручками на любой вкус, солнечными очками и «ногтегрызками» – маникюрными щипчиками, которые почему-то в Союзе оказывались лучшим сувенирчиком; можно было и бутылку водки купить на «крестике» в любое время суток. Дуканы украшали безграмотные надписи на русском языке, типа «Мища-лавк-дукан», плакаты с индийскими чернобровыми, черноглазыми красавицами и героями американских боевиков, типа Рембо, с горно-подобными бицепсами и накаченным торсом, с пулеметными лентами крест-накрест.

За заводом Кока-колы, во дворе которого стояли сотни ящиков с пустыми бутылками, врылись еще несколько контейнеров-дуканов. Дорога в этом месте была разбитой, «Волгу» с генералом трясло, трясло и грузовики. Они сбавляли ход, чтобы не разбить подвеску и проследовать на малой скорости мимо спрятавшегося за дуканом патруля военной автоинспекции. И тогда пыль нагоняла водителей грузовиков, пробравшись вовнутрь, повисала в кабине.

Время от времени владельцы дуканов выходили с лопатами побросать на проезжую часть дороги воду из луж, чтобы прибить желтую ядовитую пыль.

«Волга» генерала выехала к афганскому министерству обороны, и, обогнув здание по периметру, помчалась по обсаженному деревьями Дар-уль-Аману – длиннющей асфальтовой нитке, ведущей к центру Кабула.

С обеих сторон располагались различные министерства и ведомства, школы, лавки, хлебопекарни, частные виллы.

Сашка наблюдал урывками в зеркало за генералом. Сорокину было на вид лет сорок. Он был подтянутым, но рано состарившимся, с седыми волосами и красными сосудиками возле носа и на самом носу.

Генерал затягивался сигаретой и чуть хрипловатым голосом говорил, больше себе самому, нежели шоферу:

– Слева, параллельно этой дороге идет другая, поуже, прямиком к Политехническому институту выходит… Никогда не ездил по ней?

– Знаю, конечно, товарищ генерал, – отозвался Сашка. – Ее «духовкой» называют. Нам запрещено по ней ездить.

– … «духовка», м-да…нас на ней в восьмидесятом чуть было не сожгли заживо…

Они проехали развилку, где солдаты из Царандоя, афганской милиции, останавливали и досматривали машины. Один солдат хотел было тормознуть «Волгу», но заметил за рулем советского водителя в форме.

Потянулись виллы, миновали советское посольство, обнесенное двухметровой стеной. Невдалеке, на пустыре около посольства, одиноко торчал допотопный броневик с открытым кузовом – афганские солдаты несли дежурство.

Слева от посольства находились дуканы, и Сашка на секунду-другую покосился на развешанные перед входом джинсы.

Под мостом осталась речка Кабул, которая мутным, жиденьким, зелено-коричневым ручейком пересекала весь город. На берегу полупересохшего русла афганцы полоскали одежду, купали детей, мыли посуду, машины, и если бы они не оправлялись еще в этот грязный сток, речушка бы наверное давно пересохла.

В конце улицы, там, где она упиралась в площадь, на самом видном месте красовался огромный плакат-портрет афганского короля начала века Амануллы Хана с роскошными усами, во френче, портупее, с красными петлицами.

Обычно советские военные и гражданские лица, работающие в Кабуле, начинали спорить, кто это на самом деле – герой гражданской войны Блюхер или же Берия, и дивились, отчего так афганцы почтительно относятся к советским деятелям сталинской эпохи. И, обычно, под конец спора приходили к выводу, что афганцы, также как и советские люди, почитают сильные личности и сильную руку, и тоскуют по тем временам, когда был порядок.

Весь путь до аэродрома Сорокин курил, уйдя в воспоминания о вводе войск, о подполковничей бытности. Пропихивали они тогда дивизию зимними дорогами через тоннель на Саланге, задыхаясь от солярных и бензиновых выхлопов. Серпантин был сужен сугробами, машины скользили по заледенелой дороге. Колонна с танками и бронетранспортерами застряла. Скинули в пропасть застрявший грузовик.

Вспоминал он, как ехал по незнакомому Кабулу и страшно захотелось мандаринов. На каждом углу он видел сработанные из дерева двухколесные повозки с наполненными мандаринами лотками. Приказал тогда водителю бэтээра остановиться, спрыгнул вниз и подошел к одному такому лотку. В кармане были только советские рубли. Протянул продавцу пятерку. Продавец повертел в руках незнакомую синенькую бумажку, отдал назад. Тогда Сорокин достал десятку. И десятка не произвела на афганца никакого впечатления. Ну, черт с тобой, решил он, и вынул из глубины кармана купюру в двадцать пять рублей. Продавец отрицательно покачал головой.

А как-то раз на новеньком «Уазике» отправился он в город из части, и около кабульского Университета остановила его толпа девушек-студенток, несколько сот человек, выволокли из машины, испачкали какой-то краской, его и водителя, забросали помидорами и тухлыми яйцами!

На словах все было просто и ясно: интернациональная помощь, защита южных рубежей. Партия говорила одно, а на деле все иначе представало, и все вынуждены были мириться с этой двойственностью.

Чуть было не сожгли заживо… В феврале это было, накануне Дня Советской Армии. Совещание проводил тогдашний член Военного совета. Возвращались в дивизию поздно, стемнело уже и решили, чтобы не терять время, рвануть напрямую, по «духовке», как назвал ее Сашка-шофер, так быстрее: к Политехническому институту, там налево, к элеватору, и вниз, по краю Кабула прямо в дивизию, в район «Теплого стана» – так окрестили его советские.