Колеса ужаса - Свен Хассель Страница 37

Мы тут же доложили фон Баррингу, и он приказал держать автоматы наготове, чтобы устроить противнику теплый прием.

Минуты тянулись медленно. Казались часами. Спокоен был только Порта. Лежа на спине, он грыз сухарь, найденный в одном из вещмешков русских. Огнемет лежал у него на животе, готовый к применению.

Порта питал странную слабость к этому смертоносному оружию. Кто сделал его огнеметчиком, никто не знал. Мы, старые друзья, смутно помнили, что это случилось сразу после того, как Двадцать седьмой полк братался с русскими в Сталино. Это было так давно, что все перестали спрашивать рыжеволосого берлинца, откуда он взял огнемет и как ухитрился сохранить снайперскую винтовку.

Русские пошли в атаку с поразительным ожесточением и яростью. Однако мы смогли удержаться в этой проклятой деревне. Каким образом, никто не понимал. Однако удержались и избежали трибунала, как и русские, судя по тому, что мы подслушали несколько часов спустя по радио:

— Как дела в Эн?

— Мы вынуждены были отойти после последней атаки. Наши солдаты выбились из сил. Полковник Березин застрелился.

— Правильно! Этого требовал долг. Нам не нужны бездарные командиры. Командование над третьим батальоном примет майор Крашенников.

После краткой паузы командующий спросил:

— Как вели себя немцы?

— Они очень грубые. Некоторые выкрикивали оскорбления. Среди них, очевидно, есть французы и, видимо, мусульмане.

— Что они кричали?

— «Je m'en fou!» [48]и «Аллах акбар!»

— Мы разберемся с ними, но возьмите нескольких пленных, чтобы мы могли узнать, есть ли среди них французские добровольцы. Если да, все они должны быть ликвидированы. Мы будем два часа обстреливать их из пушек, потом пойдете вы — село Эн должно быть взято!

Русские вовсю били по нам весь день. Снаряды свистели и с грохотом взрывались. Всю ночь «кукурузники» — одномоторные русские самолеты У-2 — сбрасывали на нас бомбы. На участок в пятьсот квадратных метров упало восемьсот бомб.

Окопаться можно было только возле сгоревшего дома, где растаял глубокий мерзлый снег. Мы засели там, наблюдая за все усиливающимся огнем из минометов, пушек и больших реактивных установок — «сталинских органов». Они били по нам несколько дней, а тем временем русские наращивали силы. Можно было подумать, что мы — армейский корпус, а не жалкая пехотная боевая группа, состоящая из нескольких измотанных рот, временами до безумия пугающаяся бесконечных атак противника.

Мы вырыли для раненых бункер под сгоревшим крестьянским домом. Они лежали там с пропитанными кровью и смерзшимися бинтами на конечностях.

Войти в один из окопов было все равно, что наведаться в ад.

Вокруг за ненадежным укрытием лежали готовые открыть огонь пулеметчики. Легкораненые были у них вторыми номерами.

Мы ели мерзлую картошку, чтобы заглушить мучительный голод. Все были одеты в тонкие шинели и грязные белые маскхалаты поверх них. Подобно Порте и Малышу, некоторым удалось завладеть русскими меховыми шапками и валенками, но у некоторых были только идиотские сапоги выше колена и шарфы, которыми они обматывали головы. От мороза они не спасали.

Двадцать шестого января всякая связь с тылом нарушилась. Мы оказались полностью предоставлены самим себе.

Когда мы получили это известие, лейтенант Кёллер, сидевший в нашем окопе вместе с гауптманом фон Баррингом и лейтенантом Хардером, равнодушно пожал плечами, выражая смирение с судьбой.

— Ну что ж, дивизия списала нас. Странная мысль. Теперь, ребята, нам остался только один путь. Вперед, а там засел Иван.

У края окопа лежали Порта, Легионер и Плутон. Они устроили себе настоящее оборонительное сооружение. У нас не хватало боеприпасов, но они захватили у русских ящик гранат. У Порты и Легионера были снайперские винтовки, у Плутона — русский ручной пулемет, который он поставил на стрельбу одиночными выстрелами. Все трое были отличными стрелками. Время от времени они громко смеялись. Плутон как-то зааплодировал:

— Браво, Порта! Одним охламоном меньше!

— Аллах мудр. Он направляет мою руку, — сказал со всей серьезностью Легионер, когда нажал на спуск, и русский, в которого он стрелял, повалился.

— Как жаль, что нельзя шлепнуть нескольких партийцев из нашего крысиного гнезда, — сказал Плутон и быстро вскинул свой пулемет. — Ха, сталинский поросенок, ну что, получил дырку в башке? — Потом, опустив оружие, продолжал: — Если только мы отправляем русских в ад, наши редкие поставки выведут из себя дьявола.

— Скольких ты снял? — спросил Порта. — У меня тридцать семь отметок.

Плутон взглянул на положенный под гранату листок.

— Двадцать семь человек отправил в ад, девять в госпиталь.

— На тебя напишут рапорт, если будешь и дальше только ранить русских, — сказал Легионер. — Все мои наверняка на том свете. Я снял сорок два, семеро из них офицеры. Красные звезды на их шапках — превосходная мишень.

— Хорошая работа, мальчики, — лучезарно улыбнулся Порта. — Мы побили собственный рекорд на девятнадцать трупов. Это замечательно. Эй ты, бродяга! — крикнул он и нажал на спуск. — Теперь на двадцать. Видели, как раскололся его череп?

Легионер поднес ладони рупором ко рту и закричал русским:

— Monte la-dessus, tu verra Montmartre! [49]

И выстрелил.

Ответ последовал в форме ливня пуль из крупнокалиберного пулемета. Все трое спрыгнули в окоп. И лежали, смеясь.

— Давай споем им, — предложил Порта.

И они громко запели:

Wir haben noch nicht

Wir haben noch nicht

Wir haben noch nicht

Die schnauze voll! [50]

Лейтенант Хардер и Старик обругали их за эту бессмысленную стрельбу, которая только разозлит русских и побудит их к отчаянным действиям. Но Порта, поскольку он был опытным солдатом, а Хардер еще проходил обучение, не обращал внимания на лейтенанта. Даже Старика не считал авторитетом. Не отводя глаз от позиций русских, он ответил с язвительностью:

— Слушайте, вы, соискатели Железного креста! Плутон, Гроза Пустыни и я ведем собственную тотальную войну. Вчера мы видели, как Иван распял двух артиллеристов из Сто четвертого, и решили свести счеты с этими красными скотами. А так как мы любим стрелять, смотрите, чтобы кто-нибудь из нас не всадил вам в пасть разрывную пулю, чтобы покончить с воркотней. Хайль Гитлер, поцелуйте меня в зад, голубчики! И можете сматываться отсюда, с Иваном разберемся мы втроем!