Генерал СС - Свен Хассель Страница 37

Атака была отбита. Молодой лейтенант вернулся в блиндаж и расстелил на полу карту, не обращая внимания на Эйке. Обергруппенфюрер с важным видом откашлялся.

— Вы в силах удержать эту позицию, лейтенант?

— Что?

Лейтенант поднял взгляд, увидел Эйке и нахмурился. Было ясно, что он совершенно о нем забыл. Стал вспоминать, и морщины на его лбу медленно разглаживались.

— Даже не знаю, обергруппенфюрер. Возможно, нет, но будем держаться, сколько сможем. Война, разумеется, уже кончена, но мы можем умереть в бою точно так же, как и другим образом.

Эйке высокомерно вскинул голову.

— Я мог бы расстрелять вас за это, лейтенант! Война никоим образом не кончена.

Лейтенант пожал плечами.

— Это звучит точно так же, как заявление фюрера, что мы воюем со страной недоразвитых дикарей… Вздор, нелепость! Бред сумасшедшего! Почему он сам не прилетит сюда и не посмотрит?

Один за другим прозвучали три выстрела. Молодой лейтенант камнем упал на пол, смяв карту. Эйке спрятал револьвер и жестом велел своим людям следовать за ним. Они вышли из блиндажа, не оглядываясь.

Инспекция продолжилась в Девятом танковом полку. Эйке потребовал к себе повара.

— Унтер-офицер, я слышал, что солдаты здесь полуголодные. Что можете сказать на этот счет?

Повар пожал плечами.

— Дайте мне продуктов, я сварганю что-нибудь. Без них ничего не приготовишь, так ведь?

— А полевая кухня? — спросил Эйке. — Как вы можете воевать без полевой кухни?

— Понятия не имею, — ответил повар. — Но у нас ее нет.

— И как же вы кормите людей?

— Главным образом отправляем команды для реквизиции. Стреляем лошадей и прочих животных. Из конины получается очень питательная тушенка. Для этого, само собой, конину нужно раздобыть. Найти лошадей сейчас нелегко.

— А когда не удается прибрать к рукам лошадь? — саркастически спросил Эйке. — Тогда что едите? Снегирей?

— Пока что нет. Когда нет ничего другого, едим печень.

— Печень? — удивленно переспросил Эйке. — Где вы ее берете?

Повар с сожалением посмотрел на него.

— Человеческую печень… из трупов. Очень вкусная, вы бы поразились. Хороший кусок обжаренной печени…

Эйке вышел на нетвердых ногах, прижимая ко рту платок. Больше он не заговаривал о полевых кухнях. Солдаты в Сталинграде стали каннибалами…

— Почему не идете в атаку? — крикнул он пожилому майору, схватив его за руку, чтобы привлечь внимание к себе.

Майор смерил его мрачным взглядом налитых кровью глаз.

— Куда идти?

— Куда угодно, черт бы вас побрал! Мне надоело видеть, как люди слоняются в ожидании, когда придут русские и перебьют их!

— А что еще остается делать? Мы окружены… Кроме того, кончаются боеприпасы, и нас недостаточно, чтобы уничтожить отару овец. — Он задумчиво рассмеялся. — Я командую батальоном, в котором осталось меньше полуроты солдат! А этот маньяк в Берлине все равно вопит, требуя победы…

Майора привязали к дереву и расстреляли. Эйке и его группа двинулись на поиски новых жертв.

Следующим расстреляли гауптмана-сапера: он взорвал свое оборудование, чтобы не оставлять русским, но разрешения не спросил и потому, на взгляд Эйке, был повинен во вредительстве. Он тоже был казнен без суда и умер нераскаявшимся.

Охота продолжалась. Оберст Йенк, командир 9-го пехотного полка, приказал отступать, когда большинство его солдат оказалось перебито. Он был повешен на крыле ветряной мельницы.

Они явились с инспекцией в импровизированный госпиталь и сорвали бинты у двухсот людей, чтобы осмотреть тяжесть их ран. Кое-кто от этого умер. Кое-кто оказался совсем не раненым или с такими ранами, которые Эйке счел несерьезными. Было расстреляно сто девяносто семь человек, включая врачей.

Эсэсовцы неумолимо двигались вперед. Отборный итальянский полк «Савойя» оказался неожиданно богатым охотничьим угодьем: добычей стали шестьдесят восемь офицеров, приказавших грабить немецкие склады, чтобы спасти своих солдат от голода.

Над Сталинградом бушевало горячее дыхание преисподней. Было вполне достаточно противостоять русским и без вмешательства мясника из Дахау. Для многих оно явилось последней каплей: они застрелились, не дожидаясь, когда их застрелит Эйке.

На станции Царица группа увидела толпу исхудавших румынских детей [58]с огромными глазами и тоненькими ножками, просивших у солдат хлеба.

— Уничтожить это отродье! — приказал Эйке.

Эту задачу взяли на себя румынские войска. Они были злобными, неукротимыми, постыдно трусливыми в бою, но сущими зверями перед детьми. Эйке наблюдал, как они ликвидируют соотечественников, потом повесил без разбору половину части по обвинению в трусости перед лицом противника.

Майор-пехотинец вывел свой поредевший батальон под сильным огнем, сохранив жизнь уцелевшим солдатам. При этом он лишился обеих ног и был отправлен самолетом из Гумрака в Германию. Узнав об этом, Эйке сразу же распорядился арестовать майора в Германии и отправить в Торгау, где его через несколько дней расстреляли на носилках.

Католического священника из 44-й дивизии расстреляли за проповедь об Иисусе из Назарета. Как кто-то коварно указал кровожадному Эйке, Иисус был евреем. В приступе антисемитизма Эйке приказал повесить священника за ноги и перерезать ему горло. Он провисел несколько дней, его распятие на красной ленте раскачивалось туда-сюда. Никто не подумал перерезать веревку, и солдаты стали пользоваться трупом как своеобразным указательным знаком. Иди прямо, пока не дойдешь до мертвого священника. Потом первый поворот налево, и выйдешь на нужную дорогу.

После этой вакханалии убийств Эйке вернулся самолетом в Германию и представил фюреру доклад, покинув 6-ю армию в смертельной агонии, в сокрушительных объятьях наступающих советских войск.