Железный крест для снайпера. Убийца со снайперской винтовкой - Бруно Сюткус Страница 36

В моих дневниках я подробно описал эти ожидания. Тони предупреждала меня, что если эти записи найдут, то меня ждут серьезные неприятности. Посольство ФРГ прислало официальное подтверждение того, что я родился в Танненвальде/Шлоссберге в Восточной Пруссии, а не в Литве. По моей просьбе мне прислали список членов семьи, в которой я родился. Посольство также отправило ноту в МИД СССР, попросив принять меры, гарантирующие мой выезд и выезд моей семьи из Советского Союза. Мне порекомендовали подать соответствующие документы для получения визы, что я и сделал.

Советские власти всегда находили причины для отклонения моих заявлений. На этот раз у меня потребовали старое немецкое удостоверение личностй или свидетельство, выданное мне в Фихтенхоэ, городе, которого уже больше не существовало. Я не смог представить такое свидетельство или оригинал свидетельства о рождении. Я получил лишь письмо, в котором сообщалось, что в Центральном архиве Берлина не сохранилось никаких документов из бюро записи актов гражданского состояния в Шилльфельде, поскольку все они были уничтожены в конце войны.

МИД ФРГ проявил интерес к моему делу, и поэтому я не оставлял надежды на лучшее будущее. Майор КГБ Сечко не раз говорил мне, что я напрасно трачу время, подавая документы на выезд из Советского Союза. «Даже если немцы отправят сотню нот, ты все равно останешься в наших руках. Это мы решаем, кому можно уехать, а кому нет!»

Незадолго до смерти отец просил похоронить его рядом с моей матерью. Я обещал, что выполню его последнюю волю. Вскоре я получил телеграмму, в которой сообщалось, что 6 марта 1960 года он скончался. Я попросил у начальства отпуск, и мне его дали. Без такого разрешения я не имел права покинуть Шеренков.

Бруно Сюткус в Лекечае (Литва) у могилы отца, умершего в 1960 году

Отца похоронили на кладбище в Лекечае. Там же находилась и могила моей матери, умершей 1 января 1949 года. Я забрал в Лекечае четыре тетради дневников, в которых описал события в Восточной Пруссии, надеясь переправить их в посольство ФРГ для того, чтобы ускорить получение визы. В поезде, направлявшемся в Москву, я беспечно оставил их в моем чемодане, и вышел в туалет. Когда я вернулся, то понял, что соглядатаи КГБ обыскали мои вещи и забрали дневники. Никто в вагоне «не видел», как это произошло. Меня раздосадовала потеря дневников, и я корил себя за то, что не послушался Тони. КГБ было известно о том, что я интересуюсь историями жизни заключенных и ссыльных, главным образом немцев, служивших в войсках СС. Не знаю, кто доносил на меня и были ли вообще доносчики в моем окружении. Предполагаю, что кто-нибудь мог видеть через окно моего дома, что я пишу что-то в тетради. Теперь все мои труды пропали.

В Москве я вышел на Белорусском вокзале. Мне предстояло убить восемь часов до отъезда вильнюсского поезда, который должен был отвезти меня в Литву. Я решил зайти в Посольство ФРГ. У меня был с собой небольшой чемодан. Замок на нем был сломан, и его отказывались принять в камеру хранения. На Большой Грузинской улице возле меня остановился автомобиль, из которого вылезли два незнакомых человека. «Гражданин, вы украли у женщины чемодан на Белорусском вокзале! Пройдемте с нами! Садитесь в машину, и отправимся в участок!» Когда я отказался, они показали мне свои удостоверения. Это были полковник и майор КГБ. Вскоре меня отвезли в штаб-квартиру этой зловещей организации. Внутри, в коридорных нишах, стояли солдаты в белых перчатках и с автоматами Калашникова. Меня отвели в комнату для допросов.

— Куда вы направлялись?

— В посольство Федеративной Республики Германии.

— Вы договорились там с кем-то конкретно встретиться?

— Нет.

— Зачем вам туда нужно?

— Я хотел узнать, когда мне смогут дать визу в ФРГ.

— Вы знаете, что вы гражданин Советского Союза?

— Я не умею читать по-русски. Я немец.

Открылась боковая дверь, и в комнату вошел председатель КГБ СССР Андропов. Допрашивавшие меня офицеры тут же вытянулись по стойке «смирно». Они доложили своему главному начальнику о ходе допроса, и тот велел им выйти. Мы остались одни.

— Вы должны гордиться тем, что являетесь гражданином Советского Союза.

Я ответил, что не разделяю его чувства, потому что родина — это то место, где ты родился и вырос. Вовсе не обязательно гордиться гражданством страны, в которой тебе приходится жить по воле судьбы. Андропов спросил, какие военные награды у меня есть. Я ответил ему и в свою очередь задал вопрос:

— За что ваши солдаты на фронте получали ордена и медали?

— За мужество, проявленное при защите своей родины.

— Меня воспитали в любви к Германии, и, если бы потребовалось, я был готов отдать за нее жизнь.

— Вас не мучают угрызения совести за то, что вы убили так много русских солдат и офицеров?

— Нет. Я воевал с вооруженным противником. Там, на фронте, вы ни за что не взяли бы меня живым. Последнюю пулю я всегда приберегал для себя.

Андропов заинтересовался моими способностями. Я рассказал ему, что вырос в Германии, на границе с Литвой, и часто переходил ее, оставаясь незамеченным пограничниками и на той, и на другой стороне.

Мой собеседник сообщил, что у него есть для меня предложение. Я могу уехать из Сибири, получить 25 тысяч рублей и поселиться в любом месте в СССР, даже в Москве или Вильнюсе, если пожелаю. За это я должен выступить перед иностранными журналистами и заявить, что добровольно остаюсь в Советском Союзе и не хочу возвращаться в Германию. Я сразу отказался, сказав, что не продаюсь. На эти слова Андропов дал стандартный ответ — у меня нет права на жизнь и меня следует расстрелять или отправить в лагерь за то, что я убил так много русских людей. Он поинтересовался точным числом. Я ответил, что на войне выживает тот, кому везет больше других, и что я стрелял более метко, чем те, кто выпускал пули в меня. Затем я спросил, почему мне не разрешают уехать из Советского Союза.

— Вы стали известной личностью, — ответил Андропов. — Вы долго прожили в нашей стране. Мы не можем выпустить вас, потому что вы многое здесь видели и общались с большим количеством людей. Вас могут использовать в целях антисоветской пропаганды, приглашая выступать на радио или телевидение.

Он также предупредил меня, что в Германии есть его сотрудники, способные ликвидировать меня по его приказу. Даже там я не смогу чувствовать себя в полной безопасности. Восточно-германская полиция и разведка будут постоянно следить за мной. В Западной Германии ко мне отнесутся недоверчиво, потому что я долго жил в СССР и проникся советской идеологией. Так что мне не стоит питать никаких иллюзий относительно выезда. В заключение Андропов порекомендовал мне не заходить в посольство ФРГ по возвращении из Литвы. Он встал, пожал мне руку и в заключение сказал, что я хороший рабочий и цельная честная личность. После этого меня выпустили из здания КГБ. К моему великому удивлению, меня довезли на машине до Белорусского вокзала, где я сел на поезд, следовавший в Литву. Я был готов к худшему — аресту и заключению в Бутырскую тюрьму.