Седьмой круг ада - Игорь Болгарин Страница 36

– Врангели – шведский род. Они когда-то воевали с Карлом Двенадцатым против царя Петра. На поле боя под Полтавой полегли двадцать два представителя фамилии. Затем большинство Врангелей переехало в Россию. Они дали новой родине восемнадцать генералов и двух адмиралов. Полностью обрусели. Вы знаете, господа, гениального русского поэта Пушкина? Надеюсь, большевики еще не вычеркнули его из истории литературы за некоторое наше родство. Дочь предка Пушкина генерал-аншефа Ганнибала – моя прапрабабка. Ганнибал был эфиопом. Большевики еще не объявили меня эфиопом?..

Он снова прислушался к одобрительному гулу, смешкам. Врангель умел говорить. При этом его лицо оставалось неподвижным, что создавало особый эффект.

– Я русский и этим горжусь. Мы, Врангели, приехали в Россию не только воевать. Мое первое образование – Горный институт, я инженер. Среди моих родственников в России – путешественники, священники, законодатели, лесоводы, композиторы, историки искусства. Мой дед был дружен с Достоевским и написал о нем книгу. Мой младший брат – писатель… – Он развел руками, как бы извиняясь за столь недостойный род занятий. – Но сам я – продолжатель главной традиции нашей семьи. Ею издавна стала воинская служба. Не считая генералов и офицеров, в роду баронов Врангелей семь фельдмаршалов.

– Мы надеемся увидеть восьмого! – воскликнул все тот же англичанин Колен.

Столь тонкому комплименту присутствующие дружно зааплодировали.

– Ваше превосходительство! Что вы можете сказать о своем предшественнике на посту командующего Добровольческой армией?

– Ваш вопрос некорректен, но я отвечу. Генерал Ковалевский – настоящий солдат и выдающийся военачальник. К сожалению, в последнее время его преследуют неудачи. Такое может случиться с кем угодно. И я призываю вас, господа, воздать в своих корреспонденциях боевому генералу Ковалевскому должное.

Вечные перья забегали по блокнотам, торопясь отметить добродетели барона: редкую объективность, благожелательность, великодушие…

– Господин генерал, а как вы думаете, почему командующим Добрармией назначены именно вы?

– Об этом лучше бы спросить непосредственно у Антона Ивановича Деникина…

…Вряд ли Антон Иванович Деникин сумел бы достаточно четко и однозначно ответить на этот вопрос: почему? Ведь искренне, откровенно не любил барона за чрезмерное честолюбие, самомнение, неуравновешенность. Хотя, с другой стороны, не отказывал ему и в способностях и в военном таланте.

Многое сошлось в его выборе. Надеялся, что новое почетное назначение поумерит агрессивность барона, направленную против главнокомандующего. А честолюбие заставит его предпринять все для того, чтобы остановить быстро отступающие и почти не сопротивляющиеся войска. Дай-то бог!

Ну а если не судьба? Если капризная фортуна отвернется от барона, пусть на его счет все неудачи и пишутся!

Конечно же, генерал Врангель понимал все это, чувствовал в предложении возглавить Добровольческую армию скрытый подвох. Он и хотел было отказаться, но… Верил в себя, верил в звезду свою.

Стоя у большого окна салон-вагона, Врангель видел, как проплывают по соседнему пути вагоны, набитые награбленным барахлом, которое «добровольцы» спешно отправляли в тыл. Он знал, что на станции еще полно раненых, больных, беженцев. Ковалевский потерял управление войсками, потерял авторитет. И офицеры, и солдаты превратились в квартирмейстеров, торговцев, спекулянтов. Большевики не позволяли себе такие вольности. Они знали, что самое верное средство разложить армию – сделать из нее сборище коммерсантов.

Придется расстреливать… Ничего не поделаешь, логика войны. Какой уж тут восьмой фельдмаршал! А впрочем, если он сменит Деникина и сумеет навести порядок… Но кто даст ему это звание? Деникин так и остался генерал-лейтенантом. Потому что получить генерала от инфантерии, полного генерала, он мог только от императора. А императора нет.

Оставив шумную журналистскую компанию пить шампанское, Врангель вместе с начальником штаба Шатиловым и младшим адъютантом, подпоручиком, доставшимся ему от прежнего командующего, в сопровождении небольшого конвоя зашагал по путям к станции, чтобы расчистить хотя бы один эшелон для раненых и беженцев.

Конечно, это не занятие для командующего. Но он знал, что о его распоряжениях, его строгости сразу узнают в войсках. Это гражданская война. Здесь многие простые вещи надо делать лично, чтобы видели, не отсиживаться в штабе, как стал это делать Ковалевский… а ведь боевой был генерал, тоже ходил в атаки в общем строю.

Популярность и авторитет без крови и без кулака не завоюешь. Таков мир…

Поздней ночью барон вызвал к себе в купе младшего адъютанта. Тот, вглядываясь в блокнотик, зачитал перечень отданных на завтра распоряжений, фамилии исполнителей. Адъютант генералу понравился. Конечно, засиделся в штабе у Ковалевского, больно уж ухоженный ангелочек. Но толков, спокоен, в глазах скрытое обожание. Видно, наслышан о новом командующем, а штабного сидения объелся.

Когда Врангель приказал отдать под трибунал двух офицеров, заставивших начальника станции отправить эшелон с барахлом в Ростов на глазах у тысяч людей, ожидавших какой-либо оказии, чтобы уехать подальше от красных, адъютант распорядился очень толково. И уже к вечеру собрался трибунал, три военных юриста, которых подпоручик информировал о взглядах нового командующего. Приговор был вынесен в течение пятнадцати минут, и об этом в газеты уже передана информация, а по линии железной дороги, да и по всему фронту пущен нужный слух.

– Скажите, подпоручик, вы давно служите при штабе Ковалевского?

– Второй год… Петр Николаевич! Младшим адъютантом командующего.

И сразу пропало желание продолжать разговор. Врангель удивленно взглянул на стоящего перед ним офицера: его покоробила фамильярность младшего адъютанта. Подумал, что вот с таких мелочей и начинается разложение армии: сначала будет панибратски называть по имени-отчеству, потом станет похлопывать по плечу. Ну уж нет! Место таких наглецов не за адъютантскими столами, а на фронте – в окопах, там, под пулями, они быстро учатся скромности!

– Вы что же, прежнего командующего тоже по имени-отчеству величали? – строго спросил барон и, не дожидаясь ответа, шагнул к двери.

Но подпоручик вдруг стал торопливо и сбивчиво извиняться:

– Простите, ваше превосходительство!.. Случайно вырвалось… Я понимаю… Но я подумал… Я – Микки… Я подумал, вы меня помните… Микки Уваров… То есть, простите, подпоручик Михаил Уваров!..

Михаила Уварова барон не знал, зато хорошо помнил маленького графа Микки Уварова – пухлощекого, кудрявого, по-девичьи застенчивого любимца баронессы Марии Дмитриевны. Микки был ее крестником. В том далеком далеке, когда Михаил Уваров был еще Микки, баронесса изобретала для него какие-то невероятные головные уборы, платьице с голубенькими лентами вместо застежек. Он часто подолгу жил у них на даче в Териоках под Петербургом. Мария Дмитриевна скучала, когда он долго не появлялся у них. Барон Врангель учился тогда в Горном институте и, приезжая на каникулы, видел, сколько нежности и ласки отдает мать крестнику, и даже ревновал ее к нему.