Романтик - Николай Прокудин Страница 34

Солдатик грустно засмеялся.

— Как зовут тебя, не помню?

— Витька.

— Эх, Витька-Витька, Виктор — победитель! Мойся, стирайся, не унывай, не отчаивайся, и все будет хорошо. Домой вместе уедем. Понял?

— Понял, товарищ лейтенант!

— Чего тебе от меня надо?

— Командир роты зовет.

— В Кабул? В медсанбат? К своей малярийной инфекции?

— Нет, на высоту, на КП роты.

— На высоте сидит зам.комроты. Но вообще, ты прав, в данный момент он — ротный. «И. О. ротного» не звучит, а зам. комроты не понятно, ведь я тоже зам. ротного.

— Вы же замполит?

— Эх, Витька, это и есть зам, но только по политической части.

— Понятно, а я думал, как это «замполит»?

— Не поймешь: где тебя готовили и чему учили? Ни стрелять не умеешь, ни обратиться, как положено. Чего это «длинному» нужно от меня?

— Не знаю, он не сказал. А мы вместо подготовки в Туркмении дома строили.

— Да это я так, сам с собой рассуждаю. Знаю сам, как обучают, участвовал в этом процессе. Ну, иди, скажи: сейчас приду.

Грошиков встретил меня радостно.

— Ник! Жив и не ранен! Везучий! Как они все старались и лупили по тебе. Живучий, гад!

— А ты что хотел, что б попали?

— Что ты, что ты! Собирать тебя надо было бы по частям. Вниз тащить. Головная боль только лишняя и морока. Живи.

— Сволочь ты! Вместо сочувствия — издеваешься.

— Почему же издеваюсь? Я откровенно рад, что ты жив и не являешься в данную минуту «грузом 200».

— А уж как я этому рад, ты и представить не можешь. Это ты, наверное, их на нас навел. Самому до меня не дострелить, да и из вертолета ракетой надежнее!

— Х-ха-ха-ха! Молодец, не унываешь. Но тебе везет. Не убьют — будешь жить! Точно! Это я тебе говорю. Чаю хочешь?

— Чаю, чаю. Надоело уже чай хлебать.

— Ну, извини, водки нет!

— Да не люблю я эту заразу. Я коньяк люблю.

— Вот еще и носом крутит — коньяк подавай.

— Но ведь и водки у тебя нет, да и в этом пекле водку пить — самоубийство!

— Баночку сока хочешь в виде премии за живучесть?

— Конечно, хочу! Спрашиваешь.

Грошиков достал из мешка стограммовую баночку яблочного сока, пробил дырки, и мы распили ее на двоих.

Вдруг раздался сильный грохот. В долине, где ползала наша техника, к небу взметнулся столб черного дыма и пыли. Сергей схватил наушники радиостанции и стал напряженно вслушиваться в эфир.

Повернувшись ко мне, с побледневшим лицом произнес:

— МТЛБ на куски. Старший лейтенант Быковский и еще два «карандаша». Всех грохнуло. Фугас! Суки! Давай дуй к взводу, комбат будет по точкам на связь выходить. Быстрее.

Я бежал к взводу и соображал: "Сашка! Сашка! Мы ведь почти вместе в полк приехали. Такой здоровый парень, жизнерадостный! И вот его нет. А ведь еще пару дней назад за одним столом завтракали в столовке, анекдоты травили. Фугас заложили солидный — метров на тридцать столб дыма поднялся ".

Комбат спросил, как обстановка, как дела, как самочувствие после обстрела вертолетами. Приказал усилить наблюдение, повысить бдительность и т. д. и т. п.

Ночь прошла спокойно, день тоже. Сходил к Корнилову, поиграли в карты, поболтали.

— С-слушай, Ника, душа требует разрядки. Пострелять что ли в ущелье? А то по нам лупили, а мы даже ни р-разу не выстрелили.

— Давай сделаем так: часов в двенадцать ночи из всех стволов жахнем в ущелье. Сначала я, потом ты поддержишь. Для успокоения нервов. А то у меня на душе так гадко.

— Д-давай. Повеселимся.

* * *

Ровно в полночь со всех постов принялись молотить в ущелье, с Саниной задачи также присоединились все огневые точки. Постреляли минут пять, пустили для вида пару осветительных ракет. Тут на связь вышел комбат.

— Что за стрельба?

— Да часовой что-то в лощине заметил, — ответил я.

— Ну, так вот, в пять часов сбор, на точке оставить по одному бойцу тебе и соседу. Проходишь мимо него, и все вместе на мое КП. Полная выкладка, ничего не оставлять. Развеетесь, прогуляетесь, заодно и проверите, что в лощине творится. Времени на передвижение — один час. Опоздаете — будете тренироваться. Сейчас оружие почистить. Прием.

— Вас поняли, — вздохнул я и отправился к Корнилову.

— Ну, попали, завтра «вдует» на всю катушку. Короче, говорим, что тебе тоже было видно какое-то движение.

— Да, понятно-понятно. Почудилось, — согласился Сашка.

— Почудилось, причудилось, привиделось. Но вот, скажу тебе: пару магазинов выпустил, швырнул гранату, хоть знал, что никого внизу нет, а чуть-чуть на душе после гибели наших полегчало. Вроде как будто кокиго завалили.

— Мне т-тоже полегче стало. Ну что, утром в путь?

— Жди, только не стреляй в меня!

* * *

В пять утра бойцы засуетились, подгоняемые двумя сержантами. Все барахло сложили еще с ночи. Осталось только бушлаты да плащ-накидки приторочить к мешкам.

И в путь. В предрассветных сумерках идти неудобно. Кроссовки скользят по сырым камням, идем, то и дело спотыкаясь и чертыхаясь.

Дубино костерил на чем свет стоит себя, солдат, комбата. Меня тактично не упоминал.

Корнилов с взводом уже ждал, сидя на мешках.

— Ну, погнали?

— П-погнали.

Нам еще повезло, что КП было в принципе рядом. На высоту впереди нас я послал в дозор двух бойцов. Под их прикрытием поднялись, затем спустились и вновь поднялись. Забрезжил рассвет, лучи солнца играли на вершинах. Еще не жарко, но уже не прохладно. По склону, поднимаясь к лежбищу управления, мы брели под насмешливыми взглядами охранения.

На камнях укрытия сидели и пили чай командир взвода связи и прапорщик, начальник батальонного медпункта.

Прапорщик Айзенберг почесал переносицу, снял с длинного носа очки, подул, протер их и, усмехаясь, спросил:

— Ну что, соколы-орлы, запыхались?

— Да, есть немного. Доложи комбату — прибыли, — тяжело выдохнул я.

— Босс сказал — не беспокоить. Встретить вас и засечь время прибытия. Уложились вовремя. Передаю приказ: вернуться на позиции, организовать наблюдение, осмотреть склоны, собрать трупы врагов. Если обнаружатся. Больше не чудить. Это все.

— Т-так, Папа, — так его звали все офицеры, — а лекарство от нервов, грамм двести, девяносто шести процентного, не выделишь?

— Нет, не выделю. Кто лечится даром, тот лечится — даром. Как сказал комбат: «Гуляйте в зад». Могу дать из сострадания сигаретку.