По ту сторону Венского леса - Траян Уба Страница 33

— Там тебя и поймали?

— Нет, не спешите, я все расскажу по порядку. На другой день мои ушли в поле, и я опять остался с Нуцей. Нуца проводила меня до самого леса, дальше я пошел один. К рассвету я дошел до границы. Только я стал переходить ее, как меня зацапали два венгерских пограничника. Один из них был румын — парень из нашего села, звали его Чербу. Мы вместе с ним ходили в школу. Я подмигнул ему, он мне тоже; он притворился, что не знает меня, я тоже. Старший дозора, унтер-офицер, отвел меня на пограничный пост. Здесь офицер потребовал у меня документы. Видали, что захотел! Документы! Документы-то мои были в Турде, у моей сестры вместе с обмундированием. Сильно избив меня ремнем, офицер опросил:

— Откуда ты?

— Из Цара Оашулуй, начальник.

— Почему же ты хочешь перейти границу? Занимаешься шпионажем, а?

— Нет, я не хочу перейти границу, я хочу устроиться на работу в лесу, я плотогонщик.

— Ладно, ладно, посмотрим. Как твоя фамилия? Сейчас все выясним.

— Георге Шандру.

— Село?

— Негрешти, из Негрешти я, отца моего кличут Штефан Шандру, он работал в Биксаде, у лесничего.

— Закрой его в сарае и подержи там, — приказал венгерский офицер старшему унтер-офицеру.

— Если соврал, сгинешь на каторжных работах, — угрожающе крикнул он мне.

Так я и просидел весь день, запертый в сарае, все думая, как бы вырваться оттуда. И больше всего меня пугала мысль, что я не смогу вернуться в поло женное время на батарею. Этого я боялся, пожалуй, больше, чем наказания за мой обман, если он раскроется.

Село Негрешти находится далеко, по ту сторону города Бая-Маре, и выяснить, сказал я правду или соврал, можно только по телефону. Я знал, что там действительно был плотогонщик Штефан Шандру, у которого был сын Георге, так как раньше работал с ними в городе Биксаде, на распилке бревен.

Вечером пришел Чербу и опять повел меня к офицеру. Перед входом в канцелярию он шепнул мне на ухо: «Ночью давай смоемся, слышишь? Убежим вместе…»

Офицер опять сильно избил меня. Он сказал, что Шандру действительно проживает в селе Негрешти, но его сын взят в армию и послан на фронт в Россию. Выходит, что я не его сын. А если же я его сын, то, значит, я дезертировал с фронта. Так что, говорит, от каторги ты спасен, а вот за дезертирство тебя расстреляют.

Я начал доказывать, что я действительно Георге Шандру, что меня возьмут в армию лишь осенью, что сейчас мне только 20 лет. Но офицер не обращал внимания на мои слова и стал опять меня бить.

Не помню, как я добрался до сарая. Я был еле жив. Мне казалось, что у меня поломаны все кости, стонал я беспрерывно.

— А что же Чербу?

— Постойте, я все расскажу по порядку. Спустя некоторое время произошла смена караула. И кто бы вы думали был новым часовым? Чербу! Ночь была настолько тихой, что я слышал шелест листьев в лесу, Прошло около часа, и до моего слуха донесся тихий звук осторожно поворачиваемого в замке ключа. Я встал и подошел к двери. Я так обрадовался, что даже перестал чувствовать боль. Чербу открыл дверь и дал знак следовать за ним. Только когда мы отошли метров на сто от сарая, он сказал:

— Через час мы будем на той стороне, в Румынии.

— А ты почему бежишь, Чербу?

— Сыт по горло службой у Хорти. А теперь меня должны отправить на фронт, в Польшу.

— А в Румынии ты что собираешься делать?

— Явлюсь в полицию как беженец. А потом поступлю на фабрику в Кымпии, там я работал до армии.

— Вот и весь мой сказ. Да, мы чуть было не наткнулись на наших же пограничников; они проходили мимо нас, но мы укрылись в кустарнике и остались незамеченными. Хотя это были уже свои, но у меня как у военнослужащего были бы большие неприятности. В Турде все смотрели на нас с удивлением. Я очень ослаб, и Чербу — он был в форме солдата венгерской армии с винтовкой на плече — поддерживал меня под руку. Но мы все-таки спокойно добрались до моей сестры. Она очень рассердилась, узнав, что я не принес ей шелку: венгерский офицер отобрал у меня весь товар. Так я и опоздал на целые сутки из увольнения. Я никому об этом случае до сегодняшнего дня не рассказывал.

— А почему до сегодняшнего?

— Потому что сегодня мы вступили в Ардял, господин младший лейтенант. Значит, скоро освободим и наше село — Бондицу. Теперь-то мы с Нуцей обязательно поженимся. Она так и не знает, почему я не пришел тогда. Но теперь не нужно будет тайком пробираться домой. Не так ли?

— Да, когда-нибудь мы все наконец доберемся до своего дома.

В ту же ночь рота двинулась по дороге на Клуж, преследуя отступающего противника. И каждый думал о Бондице как о своем родном селе. Только вместо Нуцы в тайниках сердец была Мария, Аникэ или Иоана.

На следующее утро связной доставил приказ: рота младшего лейтенанта Ботяну переходила в подчинение 2-го пехотного полка. А к вечеру по болотам, лесным тропинкам и проселочным дорогам, обгоняя повозки и походные кухни, рота вышла в отведенный ей район.

Несколько раз солдат заставляли возвращаться, говоря, будто их рота демаскирует занятые частями позиции. А артиллеристы даже грозили, что откроют по солдатам огонь, если те продвинутся хоть на один шаг. Пришлось снова возвращаться, делать крюк в несколько километров и по карте и компасу устанавливать новый маршрут. Вдобавок ко всем несчастьям пошел проливной дождь. Колонна двигалась вперед, завернувшись в плащ-палатки, медленно скользя, как огромный червь, сжимаясь при подъеме и растягиваясь при спуске. Идти было трудно: ноги утопали в липкой грязи, в лицо дул сильный ветер с дождем.

Автоматы, ручные пулеметы оттягивали плечи. Когда кто-нибудь останавливался перевести дух, следующие сзади натыкались на него и начинали ругаться.

— Эй, ты, двигайся. Что пялишь глаза на небо?

— Эх, жаль, Илья-пророк освобожден от военной службы. Дать бы ему потащить пулемет при такой погоде, сразу бы успокоился.

В пути иногда встречались раненые с исхудавшими, бледными лицами. Их везли в повозках. На одном из раненых развязался красный от крови бинт, он развевался, как лента, а конец его волочился по грязному мокрому снегу.

— Откуда раненые?

— Из-за Муреша. Весь день нас там колошматила артиллерия. И вот везу я их, сердечных, по этим оврагам и не знаю, довезу ли когда-нибудь до полевого госпиталя.

Пролетевший над колонной снаряд с силой разорвался где-то справа.

— Снаряды у них — страшные, пропади они пропадом, — вмешался в разговор один из раненых. По-видимому, он был ранен легко, так как его лицо, светившееся какой-то затаенной хитрецой, было спокойно.

— Ну что, братец, болит?

— Очень болит, но я доволен, что теперь буду освобожден от военной службы.

— Вот так здорово! Да разве с такими вояками, как ты, мы выиграем войну?! Ты, видно, сам поднял руку из окопа и попросил, чтоб ее прострелили…