Тайна президентского дворца - Эдуард Беляев Страница 32

Сережа Коломеец, преодолевая пространство от БМП, с разгону шлепнулся у ног Плюснина, вскочил, ловко примостился и ударил с колена по второму этажу. Осколком у него пробьет бронежилет, он это не сразу заметит и с оккупированного пятачка под козырьком, как и все, будет рваться в залы дворца и сокрушаться, что вначале, с первого захода, никак не удавалось добиться успеха. Боковым зрением увидит, как припали к стенам Емышев с Романовым. И еще несколько бойцов: Семенов, Карпухин, Берлев, Голов. Приободрятся, когда высыпет народ из подошедших бэтээров Турсункулова.

Валерий Емышев будет тяжело ранен, члены его группы старший лейтенант Сергей Кувылин и Геннадий Кузнецов тоже ранены, но полегче. Полковник Геннадий Бояринов и старший лейтенант Андрей Якушев убиты. Вот такая приключится беда-незадача с десантом их машины.

Сергей Кувылин не добежит до группы у двери, отвернет от огня и станет свидетелем печальной правды для семьи Геннадия Васильевича Зудина:

— Смотрю, Зудин, или, как мы его звали между собой, Егорыч, побежал и залег у какого-то постамента. С ним еще кто-то. Огонь открыли. Я перебежкой и к ним, рядышком. Упал и воюю — вначале по подсказке Зудина, а потом и сам определился в целях. Лежим, стреляем, подбадриваем друг друга. Тут граната падает между нами, рвется — и Егорыч за лицо схватился, а из-под пальцев кровь течет, густая, как кисель. Он головой ткнулся и затих. Меня как стеганет по лицу осколками. Приподнялся и поскакал на одной ноге к центральному входу. И что за наваждение: голос прапорщика Кучкарова, нашего командира машины: «Держитесь за меня — нам тоже приказано во дворец».

Вокруг был шквал огня. Все горело и искрилось, будто варила-месила гигантская электросварка! И у них, атакующих, уже открытая боль: оповестили о погибших — убит переводчик Андрей Якушев. В вестибюле лежал Валерий Емышев с измочаленной кистью руки. Сергею Коломейцу обожгло грудь, сильно ударило, и его прислонили в уголок. Он послушно сполз вдоль стены и затих на время. Хорошо, появились Яша Семенов и его бойцы — Рязанцев, раненный в бедро, Быковский и Поддубный. Объединились с группой Карпухина. Рассредоточились метрах в десяти друг от друга, обнялись, попрощались и — вперед, на «ура!».

Михаил Романов сбивал в кучу малую штурмовую группу, готовясь ко второму заходу во дворец. Здесь в аккурат и рвануло. Ударной волной Мишу кинуло на БМП, шарахнуло об нее головой. Из ушей и носа пошла кровь. Миша почувствовал ее солоноватый привкус на губах. Плохо стал слышать, в ушах — сплошной гул. На какое-то время даже сознание потерял. Очнулся — взрывы, выстрелы, канонада, самый разгар боя.

Штурм для него закончился на первом этаже, куда он все-таки на честном слове, поддерживаемый при преодолении препятствий товарищами, но все же доволочился до коридоров власти в убранстве не виданной доселе роскоши. Восхитился не сразу — сказались последствия контузии, и командир «Грома», майор Романов, прислоненный подчиненными к какой-то тумбе, поник головой, сохраняя при этом присутствие духа и ясность мысли. А оглядевшись как следует, переведя дух, совладав с чувствами преждевременного расставания с грешной землей, успокоил себя — дескать, живы и еще поживем. И, попав в эту оптимистическую струю, воодушевился в непреодолимом желании еще порадеть за свою фирму. Произойдет все это, правда, несколько позже, когда Михаил Михайлович основательно оклемается и окончательно настроится на боевой лад.

Руководство группами он никому не передал, да если бы и хотел и знал, как это делается во время скоротечного боя, ничего путного у него из этого не получилось бы. Бойцы пребывали в полном смятении от недоброжелательной встречи, организованной им аминовскими защитниками. Не готов был к такому их упрямому отпору и Романов. Он удивлялся себе и афганцам, которые дико артачатся, настырны в активном сопротивлении и никак не хотят достойно умереть от пули советского чекиста. Вот такой получился расклад. И самим умирать не очень-то хотелось, и противника надо было сокрушить. Бойцы замешкались, ждали друг от друга команд и распоряжений, затоптались на месте. Испугались первым потерям своих боевых товарищей и в стадном порыве, пересиливая себя, действуя безотчетно и интуитивно, ломились в одном лишь направлении — к телесам Амина. Без смерти которого, как казалось, нет им возврата, и вытанцовывался тот случай, когда лучше самим погибнуть, чем потом тебя казнят на плахе позора.

Амин не успел передать сыновьям право на престол, Романов не успел передать бойцам командование…

Уже после боя, ночью, Михаилу Романову стало совсем худо. От удара посыпались камни из почек. Положили его на носилки — и в посольство. Из кошмара — на белое полотно постели, и — спать. И забылся боец во сне, в незнании, без воспоминаний. Без памяти и правды, как мороз по коже…