Вестники Судного дня - Брюс Федоров Страница 31

Ну а Фёдор Бекетов сидел в своей сторожке и занимался тем, что просматривал документы, изъятые у захваченных немцев. Иногда прерывал это занятие и принимался обстругивать грязные ногти финским ножом. Закончив приготовления к допросу, они смахнул мусор со стола, поправил гимнастёрку, из которой торчал ворот давно не стиранного свитера, и крикнул:

– Гордеич, давай первого. – Из пятерых пленных трое были рядовыми фузилерами из пехотных частей, один лейтенант-артиллерист и фельдфебель. Набор не ахти какой. – Имя, фамилия, звание, номер части, воинская специальность. Стандартный набор вопросов, на которые звучали такие же стандартные ответы. – Нет, сегодня на толковые полезные сведения вновь рассчитывать не приходится. – Фёдор даже начал массировать себе виски, стараясь унять головную боль, которая от огорчения опять вылезла откуда-то из затылка. Последствия июльской контузии прошлого года настойчиво напоминали о себе. – Не везёт, ну что ты будешь делать? Уже третья группа военнопленных за пару недель ничего не могла сообщить вразумительного. Даже попавший в руки майор-обозник, на которого возлагались такие надежды, оказался пустой жирной бочкой. – «Господа, на моем складе есть всё: шнапс, сигареты, тушёнка. Я всё вам расскажу. Я всё вам покажу». – Опять по нулям. Группировка из трех танковых дивизий вермахта, казалось, была окружена заколдованной стеной, за пределы которой наружу не попадали никакие сведения. Никто ничего не знал.

Вот и сейчас. Ни намёка на стоящую информацию. Докладывать Коржу нечего. Остался последний, ефрейтор-связист. Хотя смысла нет, но допросить придется. Старший лейтенант Бекетов отодвинул заслонку из наполовину разломанных старых досок, которая должна была изображать дверь сторожки, и махнул ординарцу рукой: давай этого.

Зашедший в сторожку немец оказался довольно высоким молодым белобрысым парнем. Сделав несколько шагов, он остановился только потому, что наткнулся на стол, за которым сидел старший лейтенант, и замер, видимо находясь в полном замешательстве и не понимая, как он должен себя вести. Его густо поросшие рыжеватыми волосами руки с такими же рыжими веснушками на четверть высовывались из рукавов форменного кителя и беспрестанно дрожали. Пальцами он оглаживал накладные карманы и бесцельно то расстёгивал, то опять застегивал металлические пуговицы.

– Да Вы садитесь, – Фёдор Бекетов указал на колченогий деревянный стул. – Ваше имя?

– Вернер Баумгартнер, 1915 года рождения, артиллерийский полк «Ульрих», 17 пехотной дивизии, ефрейтор взвода связи, – сбиваясь, как по заученному, протараторил немец.

«Куда он торопится? – про себя удивился Фёдор и повнимательней посмотрел на связиста. Тот сидел выпрямившись, руки неподвижно лежали на столе и только пальцы продолжали шевелиться, будто пытаясь что-то найти. Глаза смотрели не мигая прямо поверх головы старшего лейтенанта в какую-то точку на противоположной стене. – Завоевать расположение что ли хочет?» – Фёдор взял лежавшую перед ним Soldbuch (солдатскую книжку), открыл её, пару секунд рассматривал прошитую железными скрепками фотографию и вслух по-немецки прочёл:

– Обер-ефрейтор, не так ли? Зачем же Вы приуменьшаете Ваше звание?

– Извините, господин офицер, – сорвавшимся голосом поправился Баумгартнер. – Случайно. Больше не повторится. Готов отвечать на Ваши вопросы.

– Ведь Вы же связист? – Так точно. – Ну вот, значит можете больше знать, чем другие солдаты, о Вашей части. Вот и расскажите об этом и не забудьте самое главное – сообщить, где располагается полк и каковы его ближайшие задачи.

– Я только командир отделения. Мы отвечаем за поддержание устойчивой связи между батареями. Это моя основная задача. Позиции полка располагаются вдоль реки Вопь. О задачах полка я почти ничего не знаю, но в моём присутствии командир полка, полковник Гётц, недавно сказал офицерам штаба, что полк перебрасывается куда-то на Волгу, но куда точно, я не знаю.

«Ну хоть что-то, – Фёдор взял карандаш и внёс какие-то поправки в своём блокноте. – О танковых дивизиях он, почти наверняка, вообще ничего не знает, но спросить надо».

– А что можете сказать о танковых дивизиях вермахта в районе городка Руденя? А?

– Этого я не знаю, – сразу заволновался связист, понимая, что это был главный вопрос. И если он не ответит, то его судьба может оказаться очень печальной. – Мои обязанности состоят в том, чтобы прокладывать проводную линию от штаба полка к его подразделениям и поддерживать её надёжную работу. Если бы я знал об этих танках, господин офицер, я бы Вам всё рассказал. Поверьте, я всего лишь простой полевой связист. Я ни в кого не стрелял и никого не убивал. Не убивайте и Вы меня. Я могу рассказать Вам о моей семье. У меня очень хорошая семья: замечательная мама, она ждет меня, и маленькая сестра. Отца уже нет, он умер перед войной. Я сам из города Ульм. Если бы видели, какой это прекрасный город. Я работал там на телефонной станции, помогал людям разговаривать друг с другом. Это только в армии меня зачислили в артиллерийский полк. Я знаю, что отпустить Вы меня не можете, но отправьте меня в лагерь для военнопленных, или я здесь буду Вам помогать. Я многое умею. Могу дрова рубить, могу грузы таскать. Я даже готовить могу, – на лице Вернера Баумгартнера появилось некое подобие улыбки. Видимо, припомнилось ему что-то хорошее из прошлой гражданской жизни. – Да, да, не удивляйтесь, господин офицер, я отлично готовлю уху. Я очень люблю рыбачить. Наш дом стоит на берегу Дуная, и я с детства привык плавать по нему и ловить рыбу. Поверьте мне. Я говорю правду. А войну я не люблю. Зачем людям столько страданий.

Слушая горячечный монолог обер-ефрейтора, старший лейтенант понимал, что этот ставший совершенно бесполезным допрос надо прекращать и пора вызвать Гордеича, но что-то удерживало его от того, чтобы отдать последний приказ. Сочувствовать врагу, как правильно говорит Корж, дело пустое и непозволительное, но этот растерянный юнец с индюшачьей шеей, у которого мама на Дунае, совершенно не подпадал под образ карателя и насильника. Ему далеко было до Лернера и его отморозков. Но ведь разговор с ним ведётся не где-то под его родным и прекрасным Ульмом, а здесь, на многострадальной смоленской земле, в двух тысячах километров от Германии.

Разве мы приглашали тебя, солдат Баумгартнер, приходить сюда? Нет! Ты сам вторгся в наш дом со своими пушками и самолётами, сея всюду смерть и разрушения. Ты, конечно, не фельдмаршал фон Бок и не генерал Гудериан. Ты маленький, но всё же такой полезный винтик в большой военной машине. И парадокс в том, что без тебя всё сокрушающие стальные катки войны с места бы не сдвинулись. Выходит, и на тебе лежит вина и вина немалая. А то, что ты не дергал за спуск орудийного затвора, сути дела не меняет. Разве не по твоим проводам артиллеристам поступали координаты городов и сел, по которым надо было открыть огонь? А то, что ты сейчас дрожишь за свою жизнь, то дело не новое. Не ты отдал приказ о вторжении армии твоей страны на нашу территорию. Не ты. Но до этого ты ходил по улицам своего любимого города, братался и горланил со всеми другими, радуясь избранию нового вождя. Ты не был против, когда один за другим к твоей Германии стали прилипать куски чужой земли. Разве не восторгался ты, когда в твою страну потянулись нескончаемой чередой караваны железнодорожных составов с награбленным в далёких странах добром и едой? Тогда было хорошо и очень весело пить бодрящее пенистое пиво и прославлять «мудрое» правительство великой Германии.