Испытание войной - выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов Страница 31

Принципиально новым в документе являлось предложение о немедленном превентивном ударе по Германии. Авторы проекта предостерегали: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар.

Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания…» (15, с. 304).

Главный удар Красной Армии намечалось наносить через Южную Польшу на Краков – Катовице с последующим поворотом на север и овладением территорией Польши и Восточной Пруссии. Для обеспечения тайного развертывания войск приграничных округов предлагалось произвести скрытое отмобилизование войск под видом учебных сборов запаса и, маскируясь выходом в лагеря, произвести скрытое сосредоточение войск вблизи границы. То есть осуществить прежний вариант. По сути, ничего нового по сравнению с директивой 14 октября 1940 г. Предлагалось лишь завершить начатое.

Но Сталин проект «уточняющей» директивы отверг.

Историк В.А. Анфилов во время своего интервью с Г.К. Жуковым 26 мая 1965 г. попросил его рассказать об истории появления проекта майской директивы 1941 г. Г.К. Жуков ответил: «Идея предупредить нападение Германии появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Это выступление в обстановке, когда враг сосредотачивал силы у наших границ, убедило нас в необходимости разработать директиву, предусматривавшую предупредительный удар. Конкретная задача была поставлена А.М. Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне. Однако мы этот документ не подписали, решили предварительно доложить Сталину. Но он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам… Мы сослались на складывающуюся у границ СССР обстановку, на идеи, содержавшиеся в его выступлении 5 мая… «Так я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии…» – прорычал Сталин» (15, 1995, № 3, с. 40—1). Пусть Сталин и не рычал, но сказано было ясно.

Если все обстояло именно так, как описал Жуков, то получается следующая картина: нарком и начальник Генштаба знали почти наверняка, что Германия готовится к прыжку, только не через Ла-Манш, а через Буг. Доводы Сталина о невозможности Германии начать войну с СССР, естественно, принимались, но до конца не действовали. Высшее руководство Красной Армии знало о развертывании вермахта на границах и не сомневалось в истинных целях такого сосредоточения. Только спорить в открытую с вождем и прослыть паникерами не могли. Речь 5 мая дала повод вручить Сталину документ, развязывающий руки командованию Красной Армии в его желании привести войска в боевую готовность. (Это еще не означало, что за подписанием директивы последовало бы незамедлительное нападение на Германию. Но приграничные округа готовить к войне можно было «без дураков» и самообмана.) Сталин санкцию на подготовку превентивного удара не только не дал, но и высказал свое неудовольствие инициативой военачальников в самой резкой форме, связав напрочь руки руководителям Красной Армии. Получается, что Сталин проигнорировал озабоченность высших военных чинов сложившейся обстановкой на границе, запретив принять хотя бы минимальные меры повышения боеготовности войск приграничных округов. Он поставил их на место как мальчишек, будто военные профессионалы «накатали» свою директиву от нечего делать. Но Сталин не был глупым человеком, и только самодурством этот случай не объяснишь. Что скрывалось за нежеланием вождя дать отмашку войскам, поговорим позже. Пока же приведем еще один показательный штрих. Но факт остается фактом: Сталин инициировал «стоп-приказ» в тот момент, когда план от 14 октября 1940 г. должен был вступить в завершающую стадию. В итоге получилось «ни рыба, ни мясо». Войска выдвигались из внутренних округов, но останавливались в сотнях километрах от границы. Три десятилетия спустя этой ситуации дали красивое название – «второй стратегический эшелон». На деле же эти разбросанные на огромных пространствах дивизии зависли в воздухе. Они не могли использоваться ни для наступления, ни для обороны. Нетрудно представить, насколько тяжко пришлось бы 1-й танковой группе Э. Клейста, если на его пути встали 16-я и 19-я армии, окажись они вместо «второго эшелона» в «первом». Однако вся тяжесть первых дней войны легла на войска у границы. Они же, в свою очередь, также были поставлены в условия (как по дислокации, так и по отсутствию планов у командиров соединений), при которых не могли ни наступать, ни толком обороняться. Отмобилизованный и сведенный в ударные группировки вермахт получил отличную возможность бить войска Красной Армии по частям. И это при том, что запущенная в соответствии с планом от 14 октября 1940 г. машина продолжала по инерции двигаться вперед. Только не целиком, как предусматривалось, а, так сказать, отдельными узлами.

В 1998 г. был опубликован проект директивы Главного политического управления Красной Армии, относящийся к первым числам июня 1941 г., о состоянии военно-политической пропаганды. В документе открыто заявлялось: «Столкновение между миром социализма и миром капитализма неизбежно». Теоретическим фундаментом служили слова Ленина о возможности социалистической страны выступать «в случае необходимости даже с военной силой против эксплуататорских классов и их государств» и «…как только мы будем сильны настолько, чтобы сразить капитализм, мы немедленно схватим его за шиворот». Отсюда делались выводы: «Итак, ленинизм учит, что страна социализма… обязана будет взять на себя инициативу наступательных военных действий против капиталистического окружения с целью расширения фронта социализма… В этих условиях ленинский лозунг «на чужой земле защищать свою землю» может в любой момент обратиться в практические действия» (17, кн. 2, с. 302). Проект дважды обсуждался на совещаниях Главного военного Совета (9 и 20 июня) и хотя так и не был утвержден, но его рождение на свет не могло не отражать определенных тенденций и умонастроений в высших кругах. Наивно было бы считать, что начальник Главпура А. Щербаков сотворил его по своей инициативе, начитавшись Ленина.

Получается следующее: 1) В качестве ориентира к действию Красной Армии имелся стратегический оперативный план от 14 октября 1940 г., предусматривающий жесткую оборону на пассивных участках с нанесением мощного контрудара через Южную Польшу. Об отработках этого плана, по-видимому, и говорил А. Василевский К. Симонову.

2) Разработанных оборонительных планов на уровне корпус-дивизия фактически не существовало, и потому войсками они не отрабатывались, что нашло отражение в ответах командиров соединений перед Военно-научным управлением Генштаба. Планы прикрытия на уровне армий были сданы в Генштаб лишь в июне. Их не успели ни рассмотреть, ни утвердить.

3) Перебрасываемые из внутренних округов войска составляли так называемый Второй стратегический эшелон, о целях которого у историков до сих пор нет единого мнения. (Добавим от себя, и не может быть, ибо «Второй стратегический эшелон» – послевоенная импровизация официальных историков.)