Командир подлодки. Стальные волки Вермахта - Гюнтер Прин Страница 3

— Это вы два новичка? — спросил морж глубоким басом, распространяя запах джина.

— Да, сэр, мы юнги, — ответил я.

— А, джентльмены из мореходного училища, — сказал он и насмешливо посмотрел на офицера. Затем рявкнул на всю палубу: — Стокс!

Через минуту явился матрос.

— Это салаги! — объявил боцман. — Покажи им шкафчики и койки. Этот, — он показал пальцем на Янки, — пойдет в носовой кубрик, а второй — на корму, в «еврейский храм». — Он повернулся и сплюнул в воду.

Стокс послал Янки на бак, где были койки матросов и юнг, а меня повел на корму. Я искоса посмотрел на него. Маленький тощий человек с бледным недовольным лицом. Передние зубы выдавались вперед, и в профиль он напоминал злобную крысу.

«Еврейский храм» — это помещение для старших матросов, большое и низкое. Справа и слева по стенам располагались койки в два яруса, образуя темные пещеры. В центре стоял длинный деревянный стол и две скамьи. Солнце проникало через иллюминатор и отражалось в обшивке, пронизывая мрак тонкими стрелами. Пахло водорослями, смолой, морской водой. Никого не было видно, но кто-то повернулся в темноте на койке, когда мы вошли.

— Вот твоя койка, — сказал Стокс и показал на пещеру справа.

Я бросил на нее свой мешок. Стокс сел за стол, вытащил газету и начал читать.

— Вы хотели показать мой шкафчик, — сказал я.

Он поднял голову:

— Что-о-о?

— Я хочу попросить показать мой шкафчик.

Он встал и направился ко мне. Шел бесшумно, голова наклонена вперед.

— Что-о-о? — повторил он, странно растянув звук.

— Я хотел спросить…

В следующую минуту он ударил меня в лицо. Раз, потом еще и еще. Он бил тыльной стороной ладони.

— Я отучу тебя фамильярничать с моряком, болван! — выкрикнул он.

Я был так удивлен, что даже не пытался парировать удар. Но потом кровь бросилась мне в голову. Нет! Пусть подонок на десять лет старше, пусть сильнее и крепче, я не позволю избивать меня! Я втянул голову и сжал кулаки.

Чья-то рука легла сзади на мое плечо и сжала как в тисках.

— Спокойно, парень, спокойно, — сказал звучный голос. Потом Стоксу: — Пошел вон, мразь.

Я повернулся. Это был моряк с верхней койки. Я его разглядеть не мог, только его руку, все еще лежавшую на моем плече. Рука сильная, толстая, волосатая, мускулы как канаты.

Стокс потрусил к двери, что-то бормоча на ходу, но нельзя было понять ни слова. Дверь хлопнула. Человек перекинул ноги через край койки и спустился вниз.

— Думаю, ты новичок?

— Да.

— Как тебя зовут?

— Гюнтер Прин.

— А я Макс Витачек, — сказал, протягивая руку, здоровяк, на полметра выше и в два раза шире, чем я. — Не стоит беспокоиться, — продолжал он. — Стокс — вонючка. Он сам хиляк, поэтому ищет тех, кто слабее, и старается взять верх над ними.

— Я не слабее, — сказал я. — Еще неизвестно…

— Известно, — засмеялся он. У него были блестящие глаза, как бы омытые соленой водой и ветром. — Известно, — повторил он. — Ты, безусловно, слабее, потому что, если ты в самом деле побьешь Стокса, мы все побьем тебя. Ради дисциплины. — Он сел у стола и стал набивать трубку. — Я видел однажды, как это бывает, — сказал он. — Салага ответил на удар. Он был сильный парень и дал сдачи матросу. Но после этого три недели лежал в койке и ему понадобились металлические зубы. Обычно он чистил их наждаком. Я бы пожалел, если бы вынужден был помогать Стоксу, — добавил он, раскуривая трубку.

Пока он сидел, спокойно покуривая, я раскладывал вещи. Я еще не закончил, когда вернулся Стокс и приказал мне идти к боцману.

Боцман жил в каюте один. Он лежал на койке, положив на стул ноги в ботинках.

— Ну, господин новичок, — начал он, — мы ожидали вас, потому что для вас есть важная работа.

Он выкатился из койки и, протопав мимо меня к двери под баком, рывком открыл ее.

— Вот наш парламент, — сказал он, указывая на два толчка. — Ты не поверишь: когда-то они были белые. Принимайся за них. Горячую воду и соду возьмешь у кока. Когда закончишь, доложишь мне.

Он ушел, а я принялся за дело. Через открытую дверь я мог видеть кусочек палубы и грот-мачту, высокую и стройную. Она вырисовывалась на фоне бледно-голубого февральского неба. Вот она, морская жизнь, о которой я мечтал. Проклятие, это не самое счастливое начало жизни на море.

Закончив, я отправился к боцману. Он пошел со мной и тщательно проверил оба толчка. Затем повернулся ко мне.

— Хорошо сделано, салага, — сказал он. Тон был сердечным и без сарказма. — Если всегда будешь делать так же, станешь добрым другом Гарри Стовера. — Он хлопнул меня по затылку и ушел.

В «еврейском храме» Зиппель и я должны были заботиться о порядке. Зиппель тоже был юнгой. Маленький быстрый паренек с копной светлых волос и веселыми голубыми глазами. Мы брали жестяные бачки с едой с камбуза и приносили их в столовую, где матросы, сидя за столом локоть к локтю, заглатывали пищу — жареную свинину с красной капустой, так как было воскресенье.

— Ты Гюнтер Прин, — сказал юнга, когда мы уселись есть, — а я Отто Зиппель.

Можешь обращаться ко мне на равных, хотя я на борту на четырнадцать дней дольше, чем ты.

Матросы засмеялись, только Стокс выглядел раздраженным. В этот день мы были свободны. На следующий день началась работа. Мы принимали на борт припасы, и я должен был поднимать на палубу мешки ручной лебедкой.

Затем паруса прикрепили к реям. Мы стояли высоко на своих местах, разворачивая паруса вниз и закрепляя их фалами. Ледяной ветер кусал пальцы, стальные оси были ужасающе холодными. Грот-мачта, как колокольня, возвышалась на сто шестьдесят футов. Палуба внизу казалась крохотной. Мы закрепили двадцать восемь парусов, и это заняло целых два дня.

Утром четвертого дня мы были готовы. Пришел буксир, и в семь часов мы отплыли. На реке была еще почти ночь, вода казалась глубокой и черной. Только льдины плыли светлыми пятнами, расступаясь перед носом нашего корабля. Мы двигались в середине течения, команда стояла на борту, глядя на землю, еще лежавшую в темноте. Вдруг хриплый голос закричал:

— Трижды ура святому Павлу!

Вся команда в один голос выкрикнула:

— Ура! Ура! Ура!

По воде донеслись в ответ голоса, но мы не могли различить слова.

Когда стало светлее, я увидел у фальшборта человека в белой фуражке.

— Старик, Старый Козел, — прошептал Зиппель.

Человек на мостике вертел головой, как петух, собирающийся кукарекать. Потом он скрылся в штурманской рубке.

— Он вынюхивал ветер, — сказал Зиппель, — и теперь собирается прокладывать курс. Он чует погоду за три дня.