Чеченская обойма - Валерий Горбань Страница 29

— Не горячись, — мягко осадил его комендант.

— Идем. Готовы все, — коротко сказал Шопен.

— Без вопросов, — поднял кулак к плечу Душман.

Командир СВМЧ подтянулся, решительным жестом ремень расправил. Все на него глаза вскинули.

— Вот что, мужики. Как операцию проводить — вам решать. Вы опытней, обстановку лучше знаете. Но ту группу, что впереди пойдет — на себя огонь вызывать, я поведу. Я ребят потерял, мне их и доставать.

Комендант, пристально в глаза ему глядя, головой кивнул.

— Это твое право, командир.

Шопен ладонь на плечо положил, сжал ободряюще.

Душман засопел озабоченно:

— Ты только нашивки свои пообдирай. Или нет, мы тебе лучше камуфляж запасной дадим.

А то ты как елка на Новый год. И каждый снайпер тебе будет Дедом Морозом.

— Все, решено. Другого выхода у нас нет. Времени тоже. Давайте определяться по конкретной расстановке, — подвел итог комендант.

В кругу света на выходе из бетонного кольца, прикрытого бугром и высокой травой, черные силуэты виднеются. Хоть на улице и не очень яркий день (белесоватая дымка от пожарищ затянула солнце), но все равно против света видны лишь контуры боевиков, затаившихся в дренажном тоннеле. Внутри трубы — по колено грязной воды. Но к выходу дно немного поднимается, и засада расположилась на относительно высоком и сухом участке бетона.

Если посмотреть со стороны дачного поселка, то осевшие в топкий грунт и заросшие буйной зеленью трубы выглядят просто как широкие полосы бурьяна. Трудно предположить, что в этой траве кто-то будет прятаться. Ведь упругие зеленые стебли — никакая не защита даже против слабеньких осколков подствольников. А уж от пуль и гранат потяжелее…

Зато из труб отлично, как на ладони, видна невысокая насыпь, весной и осенью спасающая домики от разливов Сунжи. До нее — метров двести. И чеченские снайперы деловито разглядывают насыпь в оптику, заранее определяя, где будут искать спасения застигнутые врасплох федералы. Позиция прекрасная. Действительно: как в тире.

И зелененький домик на углу виден хорошо. И три окровавленных тела в изорванной милицейской форме, лежащие у его стены.

Боевики негромко переговариваются по-чеченски. Но вот один из них, установив ручной пулемет и тщательно зафиксировав колышками сектор обстрела, по-русски обратился к молчаливо сидящему на корточках человеку с автоматом:

— Если твои земляки сунутся за своей падалью, не вздумай сбежать. Знаешь, как мы поступаем с трусами?

— Они мне не земляки, — лениво отозвался тот. — Я сам себе земляк. И ты меня не пугай. Я уже лет пять как пуганый. — Сорвав травинку и сунув ее в рот, пожевал, выплюнул и добавил: — А уходить от вас мне расчета нет. Ильяс нормально платит, по-честному.

— Животное, — выругался его собеседник по-чеченски. — За деньги родную мать продаст.

— Не трогай его. От наемников и так никогда не знаешь, чего ждать. А нам сейчас драться вместе, — одернул его старший группы, тоже чеченец.

— Зачем они нам вообще нужны? Разве можно вести джихад грязными руками? Мы что, без них не справимся?

— Справимся. Закончим войну, вышвырнем всех вон. А пока пусть эти свиньи грызут друг друга… Ладно, хватит разговаривать. Ты лучше еще раз проверь, чтобы наши на той стороне в сектор обстрела не попали.

На дороге, ведущей к дачному поселку, заурчали моторы. Заговорили рации боевиков. Коротко переговорив с невидимым Ильясом, старший повернулся к одному из «духов», сосредоточенно вылавливающему на японском сканере волну приближающихся федералов:

— Ну что там у тебя?

— Сейчас, труба экранирует. — Боевик подключил к рации маленькую антенну на длинном тонком проводе и, приблизившись к выходу, закинул ее, как якорек, наверх.

Через несколько секунд в сканере послышались русские голоса:

— Шопен — Душману.

— На связи.

— Подходы чистые. Небольшие бугры. Трава — до метра. Все просматривается нормально.

— Хорошо, только в нее не лазьте, могут быть мины.

Боевики обменялись довольными улыбками. Прильнули к прицелам.

Цепочка бамовцев и омоновцев приближалась к насыпи. За ней, настороженно поводя стволами пулеметов, двигался БТР.

Метрах в трехстах от бронетранспортера, сквозь щель в низкой стеночке, окаймляющей одну из дач, за ним наблюдали два «духа»-гранатометчика. У одного, постарше, аккуратная седая борода чинно лежала на груди. У второго, помоложе, перевязавшего лоб зеленой лентой с золотыми письменами, иссиня-черная гордость джигита торчала лихим веником.

— Только не торопись. Лови, когда он останавливаться начнет, чтобы сдать назад. Или борт подставит, — неторопливо, веско сказал старший.

— Я что, первый русский гроб жгу? — обиженно отозвался второй.

— Если не хочешь, чтобы он был последний, слушай старших.

— Извини, отец. — Заключительная реплика молодого прозвучала скорей сердито, чем виновато. Но старший промолчал. Продолжать читать нотации было некогда.

Русские приблизились настолько, что уже хорошо различались их лица и детали снаряжения.

Напряжение звенело, вибрировало, взвинчивало нервы доброй сотне участников этой страшной и беспощадной игры. Игры, в которой ставкой были не три безразличных ко всему трупа у веселенькой зелененькой стенки, а напряженные тела, трепещущие сердца и вцепившиеся в них души пока еще живых людей.

За спиной у боевиков захлюпала вода.

«Духи» резко развернулись. После дневного света их глаза ничего не могли различить в мрачном сумраке тоннеля.

Взметнулись стволы, готовые послать смерть вдоль круглых стен, превращающих любой промах в смертельный рикошет.

— Кто?

— Свои. Ильяс еще пулемет дал, — ответил приглушенный голос по-чеченски.

— Куда его ставить? — недовольно буркнул старший. Боевики опустили оружие, стали разворачиваться к выходу.

Но один, вздрогнув от голоса Дауда, наоборот, стал приподнимать опущенный было автомат.

— Ты откуда здесь, легавый??

В этот момент от стен тоннеля отделились еще двое. Длинные очереди пулемета и двух автоматов в замкнутом пространстве страшно ударили по перепонкам. Но еще страшнее хлестанули тяжелые пули, смяв и отшвырнув к выходу всех троих членов засадной группы.

В ту же секунду свинцово-стальные потоки вырвались из глубины двух других тоннелей. Приближавшиеся к выходу бойцы Дауда били вперед, еще не видя врага, но понимая, что пулям больше некуда лететь. Только вперед. В тех, кто сам только что готовил внезапную погибель другим.

Но и в самом плотном огне бывают прорехи.