Русские эсэсовцы - Иван Ковтун Страница 28

Надо, однако, сказать, что беседа между Гиммлером и Власовым состоялась в последний период войны, когда поражение Германии было предрешено. В этот момент нацисты обращались к любой возможности, чтобы отсрочить катастрофу. И обращение к Власову, который давно добивался, чтобы РОА приняла участие в борьбе против сталинизма, было весьма симптоматичным. Власов, прямо задавший вопросы об отношении немцев к русским, конечно, был опечален тем, что некоторые в Рейхе считали русских людьми «второго сорта», чему, как думал он, способствовала и эсэсовская брошюра. Тем не менее, на наш взгляд, Власов и его окружение переоценивали влияние памфлета. Уже в начале 1943 года брошюра была изъята практически из всех газетных киосков (хотя спрос на издание оставался [199]).

Тому, что «Недочеловек» исчез из продажи, историки, как правило, дают одно объяснение — памфлет был настолько «вызывающим и оскорбительным», что против него запротестовал даже Й. Геббельс, увидевший в нем едва ли не причину сокращения притока рабочий силы в Рейх из занятых областей СССР [200]. Подтверждение этой точки зрения мы можем найти в обзорном докладе по поводу антибольшевистской деятельности Министерства пропаганды от 31 декабря 1944 года. Здесь отмечается: «В отношении же „остарбайтеров“ Восточный отдел стремился, помимо само собой разумеющегося обслуживания пропагандным материалом, улучшить их судьбу и общее положение. К сожалению, почти во всех слоях среди чиновников и прочего населения все еще господствовало представление, почерпнутое из брошюры „Унтерменш“. Только против одной этой брошюры шла борьба в течение почти целого года, пока удалось добиться ее изъятия» [201].

На самом деле брошюра «Недочеловек», как одно-единственное издание, не могла формировать взгляды всего немецкого общества. На этом «поприще» трудились сотни немецких пропагандистов (из ведомства Й. Геббельса, из вермахта, из Управления прессы при Министерстве иностранных дел и т. д.). На оккупированной территории памфлет открыто не распространялся, а если все-таки туда попадал (по словам А. Казанцева, выпускники Дабендорфской школы пропагандистов РОА увозили с собой на Восточный фронт по нескольку экземпляров [202]), то в ограниченном количестве. В общих чертах брошюра не противоречила знаменитым указаниям Й. Геббельса «О пропагандистском обеспечении европейских народов» (от 15 февраля 1943 года), где говорилось, что «нельзя называть восточные народы… скотами, варварами», а следует подвергать критике Сталина и «чудовищность большевистской системы» [203].

Более того, «Унтерменш» не идет ни в какое сравнение с некоторыми известными образчиками советской военной пропаганды, наиболее одиозным представителем которой является Илья Эренбург. Тексты, опубликованные им в советских и иностранных газетах в период 1941–1945 годов, совершенно недвусмысленно и откровенно призывали к физическому уничтожению немцев и Германии [204].

Продолжая сопоставление, приходится констатировать и то, что нацисты никогда (даже и в ходе войны) не ущемляли права русских эмигрантов в том объеме, как это делалось в СССР в отношении немцев, предки которых издавна жили в России. Историк Виктор Кригер замечает, что «массовое поражение в правах и клевета на советских немцев обнажили тот факт, что пропаганда национальной ненависти, шовинистические высказывания и любой способ ущемления немцев не будет наказываться. „Много у нас к этой фашистской сволочи гуманизма“, — такой взгляд на ссыльных немцев был типичен не только для секретаря райкома одной из областей Северного Казахстана» [205].

Будущий литературовед Александр Дементьев в начале 1943 года издал книгу «Реакционная роль немцев и истории России». Год спустя тот же автор опубликовал тщательно подобранные фрагменты произведений классической русской литературы, в которых русские немцы представали в самом неприглядном виде. Эти две книги, как и бесчисленное множество других аналогичных публикаций, «были напичканы предубеждениями, подозрениями и измышлениями различного рода» [206].

Что касается нацистской и эсэсовской пропаганды (в частности, брошюры «Унтерменш») то она, как правило, не была специально направлена против славян. Борьбу с СССР эсэсовцы понимали как устранение «еврейско-большевистской системы», использующей различные народы для сохранения своей власти, — что в целом согласовывалось с общей тенденцией германской пропаганды на Восточном фронте. Немецкий историк Иохен Янссен отмечает, что «нацистская армейская пропаганда постоянно изображала войну против Советского Союза как нацеленную на освобождение порабощенных людей, в конце концов преследующую гуманные цели» [207].

Вместе с тем, поскольку большинство коммунистов относилось к русским, украинцам и белорусам, — война превращалась и в противостояние славянам. Однако это противостояние носило политическую, а не расовую (как в случае с евреями) окраску. Привлечение советских граждан на службу в СС и другие коллаборационистские формирования, безусловно, подтверждает это. Впрочем, сослагательный вопрос о месте славянских народов в послевоенном мире, захваченном нацистами, навсегда останется без ответа.