Комендантский патруль - Артур Черный Страница 27

Несносный зной висит над выбеленной шинами дорогой. Жидкая, тонкая пыль покрывает онемевший от света и недвижимого воздуха 26-й блокпост. С гаишниками Червивым и Дохлым я с самого утра прячусь в кислой, пропитанной могильной затхлостью конуре поста. На дорогу мы почти не выходим и лишь изредка выглядываем на останавливающиеся машины — не приехала ли проверка. Но сегодня мы забыты Богом и людьми, и никому нет дела до никчемной нашей службы.

Почти полдня я провожу в ОМОНе, где журналистка берет у меня короткое интервью о службе в постоянном отделе Грозного. Я больше умалчиваю и скрываю, чем действительно рассказываю о своей работе. Во-первых, чтобы ни у кого не возникло мысли, что я жалуюсь, а во-вторых, так спокойнее будет моим родителям, которые запросто смогут увидеть эту статью.

От безделья и совести, таскающих меня в унылой грусти по углам отряда, я к вечеру возвращаюсь на блок.

Солнце уже подползло к горизонту и, окрасив в рыжий свет остывающий город, отбрасывает на землю рыхлую тень. Расставив ноги и бросив на открытые ладони автомат, я распеваю в тени на лавочке походные песни Гражданской войны: «Орленок», «По долинам и по взгорьям». Разбуженные песнями, хриплыми, пересохшими голосами из глубины поста дружно орут гаишники:

— На бис!!!

Мимо, медленно тряся разваливающимися боками, проходят два легких грузовика, груженные кирпичом. Червивый собирается выйти на дорогу и задержать вороватых чеченцев, но я останавливаю его:

— Все равно в отделе отпустят.

Вездесущий, давно проклятый нашей судьбой, Рамзес Безобразный неожиданно подлетает к блоку на своей «девятке». Где-то на Минутке он успел заметить оба этих скорбно ползущих грузовика. Чумаход переполнен справедливого гнева и не дает нам даже рта раскрыть.

— Мимо вас только что пять машин с кирпичом прошли! Почему не задержали и не доставили в отдел?

Дождавшись конца его всегда краткой от скудности ума речи, я пресекаю вранье:

— Не пять, а две. Ужинали мы и не успели на дорогу выйти.

Безобразный рассуждает по-своему:

— А в отделе все сейчас думают, что вы тут машины эти останавливаете и за деньги отпускаете.

Возмущаются даже скромные, слова не молвившие до этого, гаишники:

— Ни рубля не взяли!

Рамзес обходителен и милостив, он верит нам и прощает на первый раз:

— Да вам-то я верю, верю! Вот если бы местные стояли, те-то бы непременно брали.

Забыв о том, что он сам местный, накалившись от непонятного нам негодования за какую-то секунду до красноты, Безобразный шипит:

— Тем-то бы я никогда не поверил! Из шкуры бы сейчас вытряс все деньги! А ну, собирайтесь, поедем сейчас машины догонять!

Оставив Червивого охранять блокпост, я с Дохлым под водительством залетного своего начальника молча сижу на заднем сиденье «девятки». Рамзес гонит изо всех сил.

Догоняем обе машины уже далеко за Минуткой. Дохлый проверяет документы на машины и право перевозки, я брожу с автоматом рядом, мешая пыль исковерканных обочин, Рамзес Безобразный, сгорбив, как стервятник, низкие плечи, напряженно и хмуро наблюдает за происходящим из «Жигулей». Документы в идеале. Как они разбирали дом и клали в кузов кирпич, мы не видели, они говорят, что купили у неизвестных. Доказать здесь это преступление практически невозможно. Остается только одно: отпустить восвояси. Чеченцы прощаются с нами и захлопывают в кабинах двери.

В ночную смену в помощь нам приезжают два пэпээсника. Гаишники покупают пиво, семечек и минералки. Все мы сидим на улице и во мгле наступивших сумерек рассказываем друг другу байки из прошлой жизни.

Оба пэпээсника, молодые, за двадцать с лишним, парни, они с горечью рассказывают о первой войне, когда были еще подростками, как прятались по подвалам от бомб и как скитались беженцами по бесчисленным дорогам их многодетные семьи. Как прошла для них вторая война, они не говорят, а мы не спрашиваем.

Я ухожу в ОМОН, остальные уезжают до утра в отдел.

Проснувшись, завтракаю манной кашей и выхожу на блок, где еще никого нет. Через несколько минут меня уже будят на кровати пэпээсники:

— Ты бы хоть двери закрывал, когда спать ложишься… Голову отрежут.

Оставив пост, дорогу и поток непроверенных машин новой смене, все расходятся проводить внеплановый, после суточного дежурства, выходной. Весь мой день проходит в сплошном сне у красноярцев. Вечером на попутных машинах я добираюсь до отдела.

Во дворе, крича и сетуя на всех богов, Рэгс с Безобразным строят на свое какое-то темное мероприятие службу МОБ. Еле перебирая от внезапной усталости ноги и опустив отяжеленные автоматом плечи, я прохожу мимо обоих командиров в общежитие только затем, чтобы там уснуть. Рэгс с Безобразным не следят за своим подчиненными, не знают, где они находятся, не помнят этого и сейчас наивно полагают, что я все еще стою на блокпосту и пришел поужинать.

Сегодня в нашем районе был обнаружен труп местного участкового Заводского РОВДа. Пять выстрелов в голову из «АК» и перерезано горло. Убит у себя дома в постели два или три дня назад.