Беспощадная бойня Восточного фронта - Вилли Вольфзангер Страница 26

Человек, побывавший в далеких краях, становился на якорь в подземном царстве, и постоянная готовность к смерти оказалась для него счастьем. Там смерть воспринималась как свет, идущий откуда-то из самого себя. Она не могла разрушить духовный мир.

Однако при ее приближении все существующее обновилось. Золото стало ненужным, а каждый кусок хлеба представлял огромную ценность. В книгах удавалось найти более глубокий смысл, романы завершались теперь иначе. Только нечто существенное имело смысл. Таким образом, смерть обновляла наши души, делала нас лучше, чем мы были раньше.

Однако березовые кресты продолжали заполнять зимние поля России.

Призрачная роща.

В песочных часах медленно перетекал песок, а каждая его песчинка покоилась в руках Бога. Но мы не чувствовали этого.

Мы встречали Новый год в роще сказок, пили бренди и вели беседы далеко за полночь. Снаружи раздавались выстрелы из всех видов оружия и в воздух летели огненные ракеты: [33]1943! Затем следовала пьяная поездка на санях. Днем мы отсыпались. Но при взгляде на обглоданные деревья, переломанные кусты, которые уже были не в состоянии покрыться зеленью, на все эти обломки былой красоты нас охватывало такое чувство, как будто бы мы оказались в какой-то призрачной, нереальной жизни, которая управляла нами. Эту рощу действительно можно было назвать призрачной.

Впрочем, она светилась от вражеского огня. Снаряды не прекращали разрываться в наших окопах, и мы так же сгибались от них, как и деревья. Война лишила нас одеяний из иголок и листьев. Внутри все было порвано. Нам досталось так же, как и кустарнику после битвы. Мы не могли больше думать ни о чем: выстрел, попадание, черный снег, кровь и смерть. Черный снег стал для нас символом опустошения, которое война привнесла в наши молодые души. Только иней страшной опасности и свежий снег молчания заживляли эти раны, до тех пор пока мороз не ликвидировал последние остатки нашего существования и от нас не оставались даже тени нашей прежней жизни.

Мы хотели забыть прошлое, но и не умели его похоронить. И снова и снова копались в воспоминаниях, и все еще несли прошлое в своих мечтах.

Мороз постоянно крепчал, как будто ледяной ветер дул откуда-то со звезд. Бледная луна светила все ярче из-под облаков. Наши руки и ноги промерзли окончательно. Мы страдали от мании преследования и от ежедневного прощания с жизнью. Жили в ожидании смерти, учились ненавидеть время и проклинать войну. Однако внутри нас оставалось что-то такое, что позволяло, несмотря на все жертвы, не предаваться отчаянию и не уходить из своих окопов.

Обычно такое чувство возникало после боя. Мы пытались оценить все нами испытанное и придать ему определенный смысл и значение. Но правда жизни отрезвляла нас, и мы возвращались в реальный мир. Умом мы это понимали и все же пытались бороться против этой жуткой реальности, однако не находили никаких причин для того, чтобы снова обманывать себя. Беспощадная война вторгалась в наши души и не позволяла предаваться иллюзиям.

Снег шел непрерывно. Ночью наступала тишина, как будто бы все происходившее днем было только сном. Если мы сохраняли еще в своих сердцах любовь к людям, то лишь благодаря вере в Бога. Тогда мы снова верили в лучший мир, который возникнет, и враг больше не появится с нейтральной полосы. Мы закрывали глаза, и перед нами вставали картины нашей родины, погружаясь, как пилигримы, в золотой блеск вновь открытой земли.

Солдатские мечты должны были быть связаны с прожитой жизнью. А мы прибыли на фронт с пустыми руками, словно раньше с нами ничего не происходило.

Мы о многом спрашивали себя и размышляли.

Мы не жили в какое-то особенное время, в котором происходили гигантские события. Как части бушевавшего урагана, мы проходили через потрясения и катастрофы, печалились о закате запада и о себе самих. Мы переживали общую трагедию: это был триумф техники, подавившей человека, и производство массового количества взрывчатых веществ, а также стали, что приводило к строительству многочисленных заводов и фабрик. Не приходилось отрицать чрезмерного напряжения с этой целью всех сил на планете. Однако не власть и не механизмы определяли успех на войне, а сила духа народа.

Однако иллюзия о том, что человек всего лишь послушный слуга власти и механизмов, оставалась. Этому способствовало поведение солдата на поле боя, уверенного, что смерть определена ему властью и законом. Мы, кто мужественно, а кто дрожа от страха, ни в чем не сомневаясь, шли в бой, хотя никто не делал этого добровольно. Иногда в порыве безумия какой-либо одиночка совершал героический подвиг, потеряв веру в жизнь.

Мы были солдатами, тупыми исполнителями чужой воли, прозябавшими в бункерах и окопах, потерявшими всякую надежду остаться живыми. Хвастались, проклинали всех и все, заботились друг о друге, терпели — уже не люди, а карикатуры на человека. Имелась только слабая надежда выдержать испытание, которое переживал человек на войне. И мы вынуждены просвещать общество, убеждая его в том, что борьба велась для того, чтобы все время горела свеча и было достаточно пищи, но вовсе не для души. Когда-то война рассматривалась как необходимость, как веление Бога, космическое событие, имевшее смысл для сокращения числа людей на земле, и в том числе одиночек. Но теперь мы смотрим по-другому. Война вовсе не нужна была ни богам, ни людям. И только ничего не понимающие личности сдвинули с мертвой точки лавину, которая поглотила все на земле. Никакая победа, никакой захват чужих земель не оправдывали смерти тысяч людей, голода, ранений, обморожений и осиротевших детей. Война оправдывала только саму себя.

В конце концов все это для нас стало ясным, и мы с отвращением вспоминали о героическом нигилизме, с которым воевали когда-то под Ярославом. Теперь мы могли осуждать свое нечеловеческое опьянение, любование процессом уничтожения и, не думая о собственной участи, прославление войны. Следовало изменить свои взгляды. Но мы не делали этого, мы тогда ошибались. Только впоследствии статистика и история открыли нам истину.

Какими же мы были сами?

Как зимняя одежда не раскрыла нам глаза, так и вся солдатская жизнь не давала возможности познать свою индивидуальность. Мы были унифицированы. Все одинаково немытые, небритые, завшивленные и больные, психически подавленные. Солдат становился не мыслящим человеком, а всего лишь вместилищем крови, внутренностей и костей. Наше товарищество возникало из зависимости друг от друга людей, собранных в одном замкнутом пространстве. Наш юмор стал состоять из злорадства. Это был юмор висельников, сатиров, наполненный собранием непристойностей, язвительностью, яростью и игрой со смертью. Солдаты, покрытые вшам, гноем и экскрементами, не пытались напрягать мозги. Они не утруждали себя ничем. Никто не считал нужным приводить в порядок замусоренный бункер. Наш образ жизни предполагал лишь выполнение приказов и постоянную заботу о самосохранении. Мы уже ни во что не верили. Вся наша философия состояла в том, чтобы как-то сносно обустроить свой быт. То, что мы были солдатами, служило оправданием наших преступлений и потери человеческого облика, служило основой существования в этом аду. Наши идеалы ограничивались табаком, едой, сном и французскими проститутками.