Тропа обреченных - Юрий Семенов Страница 25

— Сопляк, повторяю! Немецкий абвер меня учил. А ты на американском подловить хочешь. Сам не смыслишь в этом ничего. Опусти винтовку. Вояка!

Ствол винтовки стал вяло клониться вниз.

— Проверим, — произнес утешительное для себя Кушак и, приказав завязать глаза Сухарю, отобрал у него наган.

Сначала Сухарь шел, держась за палку, потом его везли по ухабам на телеге. Наконец остановились. Кушак повел свой «трофей» в дом, усадил на лавку, но повязки не снял.

Кто-то шнырял рядом, задевая за колени, сзади противно чавкали, а под боком кто-то бряцал затвором, раздражая. Потом все стихло. И тут с глаз Сухаря сдернули повязку.

Освещенные лампой, перед ним за столом сидели двое. Один в светлой украинской рубахе, с холеным, чисто выбритым лицом и аккуратно зачесанными назад темными маслянистыми волосами. Другой выглядел намного старше, с тощим, вымученным лицом, с жиденькими грязновато-седыми волосьями на голове и в бороде, с накинутым на плечи френчем польского покроя. На впалой груди его поблескивал крупный крест с распятием. На церковного служителя он не смахивал, выглядел слишком неряшливо. Упорный, пронизывающий взгляд уперся на неизвестном человеке. Возле стола переминался Кушак, и с таким видом, будто хотел сказать: сейчас мы тебе покажем! Только теперь в руке у него Сухарь заметил кольцо из колючей проволоки, понял — это удавка, прозванная бандитами «катюшей».

— Говорят, «ястребка» ты убил вчера? — спросил прилизанный чистюля.

— С кем я говорю? — вопросом ответил Сухарь, напряженно соображая, как бы в разговоре не переборщить.

— Ты нарушаешь нашу заповедь. Она тебе не знакома, потому мы немного потерпим.

— Я ее знаю с давней поры. А излишним любопытством никогда не страдал. Спрашиваю, потому что хочу знать, могу ли доверить свою тайну. С кем я имею дело?

За столом переглянулись. «Церковник» согласно кивнул, «прилизанный» продолжал:

— Вопросы пока задаем мы. Я повторяться не люблю. Убил «ястребка»?

— Было дело… С приятелем юности встретился, как приехал в Бабаево, тот в гости позвал. По рюмке выпили. Вдруг появился «ястребок» и — с наганом на меня. Тут и секрет раскрылся: отца «ястребка» перед войной наши оуновские ребята подстрелили, среди них тот тогда увидел и признал меня. Вот сын и решил со мной счеты свести, милицию вызвал. Ну а я, проходя мимо «ястребка», когда он велел идти на выход, выбил у него наган да бежать. Пальнул по нему два раза для надежности, чтобы по преследовали. Ну а попал ли, не знаю. Тут старых грехов хватает…

— Какие же это старые грехи? — заинтересовался «прилизанный».

Сухарь помедлил, делая вид, что колеблется с ответом.

— Хорошо, — дал понять, что принял решение, и предложил: — Прошу удалить Кушака.

За столом снова переглянулись. На этот раз «церковник» сказал:

— Друже Кушак! Выйди на час.

Тот покорно ушел, оставив, однако, удавку на столе.

Сухарь подтянулся, козырнул двумя пальцами и, почувствовав себя вошедшим в роль, торжественно произнес:

— Слава Украине!

— Героям слава! — слегка приподнялись за столом.

— Я — Цыган, состою в ОУН с весны сорокового года. Закончил разведшколу абвера, в войну действовал. Попал в плен к немцам, потом оказался в американской зоне оккупации, репатриирован, проходил проверку, пять дней как освобожден, вот мой документ, — положил он на стол развернутую бумагу. — Обо мне прошу сообщить по вашим каналам эсбисту центра друже Комару. Я должен действовать.

Справку прочитали и вернули Сухарю. Пошептались.

— Откуда ты знаешь псевдо Комара?

— Я в Германии знал, мой учитель жив. Со Станидом я встретился в Германии. Он выцеживает наши старые кадры… А Комар учил быть верным до конца. Я рад, что снова среди своих.

…Передав Цыгана под покровительство Кушака, эсбист краевого вожака Рысь и Отец Хрисанф принялись обсуждать факт появления кадрового оуновца с абверовским образованием, знающего слишком много. Такими сведениями в ОУН не бросаются на ветер.

— Проверим, — заключил Рысь. — Отправлю нынче же «грипс» Комару по первому каналу, пусть сам распорядится, за какую кишку тащить Цыгана. По-моему, ты, пресвятой Хрисанф, к отцу Иннокентию рвался в Бабаево. Учти, там колхоз-таки налаживают, актив расшевелился шибко. Вразумить надо. Бери ораву своего Кушака. Там заодно и выяснишь, что натворил со стрельбой Цыган, словом, подтверждение нужно. И побыстрее, хлопотно присматривать за ним в лесу. Подтверждение будет, слабинку дадим.

— Работать заставь, мало ли дела.

— Когда ты, ушлятина-дьяк, поумнеешь? — кольнул Хрисанфа обидным Рысь. — Нам с тобой надо смотреть, как бы не пришиб нас самих до смерти этот Цыган. Вот что на сей момент важно.

Остаток ночи и весь день Шпигарь метался по камере. Он последними словами клял чекистов и самого себя, громыхал кулаками по двери, падал на койку, рыдал и матерился. К вечеру стал умолкать, попросил пить. Кружку с водой взял, а к миске с супом и к хлебу не притронулся, но и не швырнул, как это сделал утром и в обед.

Узнав о переменах в поведении арестованного, Киричук распорядился привести его и позвал Проскуру с Чуриным поприсутствовать при беседе.

Шпигарь вошел в кабинет уверенной походкой, не дожидаясь приглашения, сел на стул в углу и стал разглаживать бороду. По внешнему виду и по тому, как арестованный с любопытством смотрел на присутствующих, Киричук понял, что в нем произошел явный надлом и пришло заметное успокоение. С чего бы это?

Василий Васильевич решил, что буйство Шпигаря утихомирила какая-то задумка, не иначе. И за ним надо смотреть не в оба, а во все четыре. Чем-то выдаст себя, переиграет. Не первый он такой.

— Я не привык называть людей по кличкам, — тихо начал Киричук. — Как ваше отчество, Игнат?

К удивлению, Шпигарь без промедления ответил:

— Игнат Фадеевич.

— Так вот, Игнат Фадеевич, сколько времени вы знакомы с Угаром, что знаете о нем?

Смотря, не моргнув, на Киричука, Шпигарь ответил:

— Я вам скажу… Но вы мне — прежде: где Угар, дался ли он вам?

— Нет, Игнат Фадеевич, врать не стану, упустили мы опять Угара, скользкий он человек.

— Толковый мужик…

— Насчет толкового не знаю и сомневаюсь, а хитрости в нем хватает, в этом я сегодня убедился. Накрыли мы его по вашему адресу у тетки Христы, с ним еще двое были.

— Где же Угар?

— Погулять дали ему, нам пока так выгодней. Вы тоже действуете, как вам выгоднее.

— Это само собой.

— Хитрить с вами, Игнат Фадеевич, мы не собираемся, в свою веру обращать — тоже. Поймете сами бессмысленность, противонародность своих деяний — будет хорошо, значит, убережете от погибели еще кое-кого. Вышедших с повинной мы не караем. Примеры у вас самих есть, слово свое мы держим. У нас твердое, неизменное правило: люди, все без исключения, должны верить слову Советской власти. В этом наша сила. Не поймете нас, не сложите оружия, уничтожим.