Пуля калибра 7,92 - Сергей Михеенков Страница 25

Утренняя кормёжка прошла тихо-спокойно. А вот когда началась вечерняя раздача, случился небольшой казус. Второй взвод имел четыре ручных пулемёта: два положенных по штату «дегтяря» и два трофейных чешской конструкции. Пока хватало патронов, взвод их не бросал. Нелюбинцы осёдлывали дорогу. Два отделения окопались слева от просёлка, два справа. И поэтому их усилили станковым пулемётом «максим», расчёт которого отрыл и основную, и запасные позиции позади траншеи. Одна из запасных была отрыта по фронту соседнего, третьего взвода. И эта позиция, как оказалось во время вечерней раздачи лапши, густо заправленной американской тушёнкой, относилась уже к фронту другого котла…

Первым номером «максима», прикрывавшего правый фланг взвода Нелюбина, был в недавнем прошлом сержант трофейной команды Поперечный. В штрафную роту он прибыл месяц назад. Осуждён, как и все трофейщики, за мародёрство. Как он попал в ту команду, неясно. Но пулемётчиком он оказался хорошим. Материальную часть знал не хуже опытного оружейника. «Максим» всегда ухожен, вычищен, смазан. Работал как часы. Ленты в коробках сложены аккуратными волнами. Пулемёт вне боя укрыт на дне окопа трофейной плащ-палаткой. Со всеми неисправностями оружия, будь то простая в обращении мосинская винтовка, автомат ППШ или какая-нибудь трофейная диковинка вроде чешских пулемётов магазинного типа, которые заряжались сверху, шли к Поперечному. Специально для этого он завёл инструментальный ящик – плоскую алюминиевую патронную коробку от немецкого МГ – и носил её повсюду с собой. То пристраивал где-нибудь на повозке в ротном обозе, то поручал кому-нибудь, кто повыносливей, из своего расчёта. За магарыч, за пару нового белья или портянок Поперечный мог изготовить красивый и удобный мундштук или наборную рукоятку для ножа. Взятую работу выполнял быстро. Однажды на спор, за одну ночь, из автомобильной рессоры выточил для сержанта из третьего взвода нож с эбонитовой рукояткой и прочным медным темляком. Не спал, даже не курил, чтобы успеть до утренней поверки. Успел. Благодаря своей мастеровитости Поперечный всегда имел в кармане горбушку хлеба, а во фляжке, спрятанной в вещмешке, плескался глоток самогона или трофейного шнапса. Отчасти по той же причине за ним во взводе закрепилось прозвище Свои Не Курю. Поперечный всегда всем был нужен, и каждый боец всегда развязывал перед ним свой кисет и бросал на согнутый лоточком клочок газетной бумаги пару щедрых щепотей махорки. И вот кухня подъехала, кашевары откинули крышки котлов. Расчёт Поперечного ближе всех оказался к дороге и потому сразу занял очередь к котлу первого и второго взводов. Быстро очистив свои котелки, пулемётчики тут же растворились в очереди к другому котлу, трофейному.

– Эй, Свои Не Курю! Ты ж со своей бригадой уже в первом взводе пайку получил! – И повар захлопнул крышку, обдав расчёт Поперечного густым духом лапши, заправленной «вторым фронтом».

Второй номер и подносчик пристыженно понурили головы.

– Облом, командир…

– Пойдём, Коля, лучше у Ривкина добавы попросим.

– Погодите, ребята, – шевельнул плечом Поперечный, глядя по сторонам и изучая местность. – Стойте, где стоите. Мы ещё свои законные не получили.

Кашевар Гребёнкин, круглый коротыш в засаленном переднике, возвышался над ним, стоя на площадке над котлом. Он курил трофейную сигарету и победно улыбался. Конечно, с одной стороны, Гребёнкин прав, и крышку котла перед расчётом Поперечного он захлопнул с полным основанием. Но, с другой стороны, к нему подошли пулемётчики, по которым в бою весь огонь и которые своим огнём многих спасают от смерти и зачастую решают исход дела. К тому же одна из их позиций, пусть запасная, но всё же находится за спиной левого фланга третьего взвода. И любой кашевар не пожалел бы пулемётчикам трёх черпаков с самого дна котла, где обычно собираются самые крупные куски мяса. Но не Гребёнкин.

Дело в том, что неделю назад кашевар намекнул Поперечному, что ему нужен хороший нож, наподобие того, какой тот сделал для сержанта из третьего взвода. Кусок рессоры у Поперечного был. Но не было желания даром работать на толстяка. Поперечный ясно намекнул ему на банку тушёнки в качестве задатка. Гребёнкин задаток зажал, видимо, полагая, что он не какой-то там сержант и что положение его повыше. Но Поперечный в рабах ходить не желал. Удивительное дело, попавшие в штрафную роту не испытывали подавленности, не лебезили перед командирами. Приговор несли, как крест. И вот теперь между пулемётчиком и кашеваром шло молчаливое противостояние.

Пулемётчик ещё раз окинул взглядом поле боя. Гребёнкин покачивался на площадке, поскрипывая толстыми подошвами своих добротных яловых сапог, распространял по округе запах трофейного табака, ухмылялся, торжествовал: вот, мол, тебе, не сделал мне нож, не удружил, ну и облизывайся… Бойцы, окружив кухню и усердно работая ложками, с любопытством наблюдали за развитием сюжета. Все знали нахальство Гребёнкина и изворотливый ум Поперечного.

– Послушай, Гребёнкин, – принял вызов Поперечный, – ты бы свой передник сменил. Или бережёшь его на случай, если мы в окружение попадём?

– При чём тут окружение? Ничего я про окружение не думаю. – И улыбка с лица кашевара мгновенно исчезла. Потому что со стороны НП командира роты, расположенного в глубине лесной опушки неподалёку от позиций артиллеристов, показался оперуполномоченный Смерша лейтенант Гридякин.

– Как не думаешь? Хочешь, докажу!

– Да что ты, дурак такой, наговариваешь на меня? – переходя на полушёпот, зашипел кашевар.

– Ничего не наговариваю. Что есть, то и говорю. – Поперечный говорил громко, чтобы слышали все собравшиеся возле котла. – Вот, к примеру, нас отрезали. Мы в колечке. Подвоза нет. На кухне Гребёнкина и Ривкина шаром покати. Они ж у нас ребята честные. Вся закладка – в котёл. Даже горсти муки нет, чтобы хоть жиденькую болтушку заварить для героического личного состава нашей доблестной «шуры». Так?

– Ну? – нехотя согласился кашевар, испуганно глядя на то, как к ним приближается лейтенант Гридякин.

– И вот тогда, чтобы спасти своих товарищей от голодной смерти боец Гребёнкин самоотверженно снимает с себя свой ветеранский передник, режет его на части, делает из него полную закладку, заливает водой и начинает варить! Навар, братцы, – ну прямо как от поросячьей ляжки! А запах! Изумительный!

Слова пулемётчика тонут в дружном хохоте третьего и четвёртого взводов.

– Гребёнкин! А ну накорми наших пулемётчиков!

– Не жмись, кухня!

– В бою тебя нет!

– А то к пулемёту положим!

– Узнаешь тогда, как пули жвыркают!

Бойцы кашеваров обычно уважают. Уважали в роте и Гребёнкина с Ривкиным. Повар есть повар. Но могли, под общее настроение, и потерзать.

Со всех сторон полетели в сторону кашевара насмешки. Гребёнкин понял, что Поперечный уложил его на лопатки и продолжать дёргаться под ним – это лишь смешить публику.

– Подходи, Свои Не Курю! – пересиливая себя, крикнул он. – Пулемётчикам положено сверх нормы. Это верно!