Я дрался на бомбардировщике - Артем Драбкин Страница 25

Нагрузка колоссальная! Как сейчас помню, самым сложным предметом была «теория полетов». Преподавал ее капитан Крашевич. Он делал упор на знания, которые пригодятся на практике. За зиму мы закончили почти всю «терку». Весной начались полеты.

Вместе с теорией мы изучали самолет У-2 — простой по технике пилотирования, очень хороший для первоначального учения. Изучили его и начали летать. Программа полетов называлась «вывозная» — около двадцати полетов. Первый полет с инструктором, но пилотируем уже вместе. Со второго полета пилотирует курсант, а инструктор где надо поправляет и словом, и делом. Было переговорное устройство, которое на ухо вешалось. Инструктор говорил, как надо действовать, но иногда перехватывал управление. Не могу не похвалиться — я летал лучше всех в звене.

Из тридцати человек несколько курсантов отчислили по летной неуспеваемости. Как сейчас помню, одного совсем отчислили, и он вернулся на третий курс Саратовского экономического института, откуда его призвали. И еще четырех человек перевели на основной курс. Остался в нашем классе двадцать один человек. Самые сильные.

Я уже был готов к самостоятельному вылету и вдруг заболел малярией. Вы представляете?! Мы в поле были, и у меня температура поднялась, меня — в госпиталь, и хинной пичкать… Больше недели я там пробыл и вернулся. Я так беспокоился, чтобы не отчислили. Володя Кукарский, мой инструктор, предложил полет по кругу. Я выполнил. Потом приказал второй полет по кругу. Я выполнил. Подошел командир звена Лущик. Он меня любил за то, что я хорошо летал, и называл «Дудачков»:

— Ну, Дудачков, давай полет по кругу.

Я сделал полет по кругу.

— Ну, еще один.

Я еще сделал. Кукарский и Лущик поговорили между собой. Кукарский приказывает технику:

— Бородулин, мешок.

Чтобы центровка не менялась, в первую кабину вместо инструктора привязывали мешок. Я сделал два полета, докладываю. Инструктор и командир звена поздравили меня. Сам я тогда еще не курил, но у нас было принято по такому случаю покупать коробку папирос «Казбек» и всех угощать, начиная с командира звена и инструктора. Одной коробки не хватило, еще купил.

Сколько радости! Я вылетел вторым, это была такая радость — только один Алексаша Максимов впереди меня был. Вскоре я окончил программу на «Р-5». Вообще-то срок обучения в училище был три с половиной года, но я обучался чуть более двух лет. Наше звено было особое. Нас всех, двадцать один человек, оставили работать инструкторами, поскольку мы и теоретически были самые сильные, и летали лучше всех. Чуть позже Сашку Максимова хоть и летал хорошо, но «по глазам» списали с летной работы. Он в училище работал преподавателем по физкультуре.

Кстати, во время обучения командиром отряда был назначен летчик, вернувшийся из Испании. Конечно, он рассказывал про испанскую войну, но у меня в памяти осталось мало: то, что там были наши истребители И-16 и что наша авиация здорово била всех. Но потом немцы подбросили туда «мессеры», и они крепко нашим «вложили». И еще, что нам нужна другая авиация. Вот такой разговор у меня остался в памяти.

Два года я работал инструктором. Выпустил группу десять или двенадцать человек на У-2. Причем ни одного не отчислил! На Р-5 тоже десять-двенадцать человек, отчислив только одного. На третий год работы инструктором война началась. Я своих выпустил уже на СБ… СБ был приятный в технике пилотирования. И скорость у него приличная. Когда он был в Испании, даже «мессера» его не всегда догоняли. Но он стал староват. Как узнал, что война началась? Был выходной. Молодежь — кто куда, а я в Саратов уехал. Услышал «Война» и быстро вернулся. Летали как обычно. Я на СБ своих возил… Крепко нам врезали в 1941 году. Все инструктора, кто не был женат, все просились на фронт. Я тоже просился. Меня не пустили, и я продолжал на СБ работать инструктором. Отряд сформировали, и он улетел на фронт. Стали формировать второй отряд на Р-5. Я опять просился — и опять не пустили. Отряд улетел.

В конце 1941 года в Монино стали прибывать самолеты В-25 «Митчелл», и в начале 1942 года от нас несколько человек отпустили на них переучиваться. Мы приехали и начали изучать новые самолеты. Все мы раньше учили немецкий язык, а тут американское оборудование. Сделали надписи: «ON» — «включен», «OFF» — «выключен». Некоторые приборы и так понятны: «авиагоризонт» — видно, что это «авиагоризонт».

Меня поставили правым летчиком к замкомэску Карасеву. Он уже летал. Полет сделали. Зарулили. Наш полк стоял в лесу. Пошли в столовую, покушали. Вдруг слышу:

— Дудаков, командир полка тебя вызывает.

Прихожу.

— Ты откуда к нам приехал?

Я говорю:

— Из Энгельса. Там инструктором работал. Три года. У-2, Р-5 и СБ.

— Да? Завтра у тебя провозные…

И на другой день тот же Карасев дал один полет в зону, один или два по кругу и пустил меня самостоятельно.

Б-25 был настолько простой и хороший самолет, что мне кажется, проще, чем У-2. Два мотора, два киля в створе винтов. Он послушный был. Еще и трехколесный. Носовая стойка облегчала пилотирование. Взлетаю: дал газы, скорость набираю, беру штурвал на себя, оторвался, шасси убрал и пошел. И сажусь: сел, бежит, опускаю переднее колесо, притормаживаю, и все. Простой в технике пилотирования настолько, просто не могу сказать. Я любил этот самолет. Счастье, что я попал на него.

Сначала приходил В-25 С. Вооружение на нем было такое: нижняя башня выдвижная, на ней два крупнокалиберных спаренных пулемета. На верхней башне тоже два спаренных крупнокалиберных пулемета 12,7 мм. Надо отдать должное, пулеметы хорошие. И четыре пулемета, с которых стрелял пилот, и кабина штурмана. Правда, не на всех самолетах. Чаще в носу был один пулемет.

Когда мы начали летать, обнаружилось, что нижняя стрелковая установка, по существу, «слепая» и от нее толку нет. Мы просили пулеметы в корму. Американцы быстро отреагировали на нашу просьбу. В следующий самолет тип «D» в самую корму поставили пулемет.

А потом, где-то уже, наверно, в 1944 году, на тип «G» они поставили в корму два спаренных пулемета. Нижний совсем выбросили и поставили по одному пулемету с боков в окна… Из них могли стрелять стрелки. Вот такое вооружение. И экипаж стал не пять человек, а шесть…

Линия фронта проходила под Москвой, в районе Гжатска. Бомбим мы, допустим, Вязьму или Смоленск, прожектора ловят самолет и начинают по нему бить зенитки, но сбивали редко. Наш вырвался, а к нему сзади Ме-110 пристраивается и, ориентируясь по выхлопам из патрубков, топает за нашим на аэродром. Приходит наш самолет на аэродром, бдительность падает, пулеметы убирают. А Ме-110 подходит и расстреливает. Так сбили несколько самолетов. Нас сразу же оповестили. Слава богу, меня ни разу не атаковали. Уже после войны, когда я командовал 22-й дивизией, у меня было четыре полка: три на Ту-16 и четвертый на Ту-22. Вот этим полком командовал Алексей Григорьевич Гомола, выше меня на голову, шире в плечах, красавец. Тоже всю войну пролетал.

Сидим, разговариваем. Он говорит: