И на вражьей земле... - Олег Шушаков Страница 25

Но сначала ему удалось завалить еще один «фиат». И тут его достала зенитка. Были перебиты тросы управления, поврежден двигатель. Он выбросился с парашютом над территорией, занятой противником, во время приземления сильно ударился о скалу и в бессознательном состоянии был подобран патрулем мятежников.

Следующие полгода он провел в тюрьмах – в Сарагосе, Саламанке, Сан-Себастьяне. В течение месяца его держали в одиночной камере, по нескольку дней не давали пищи, жестоко избивали, трижды выводили на расстрел.

В конце концов республиканское правительство сумело обменять его через Международный Красный Крест на пленного немецкого пилота и отправить в Советский Союз.

В июле тридцать восьмого, после нескольких кошмарных месяцев во вражеских застенках, на судне, шедшем через Францию и Бельгию, исхудавший и поседевший старший лейтенант Степанов вернулся в Ленинград. Он был назначен инструктором по технике пилотирования в одну из частей ВВС Ленинградского военного округа.

Увы, после возвращения на Родину ему вручили лишь тот орден, которым он был награжден еще в ноябре тридцать седьмого за участие в атаке авиабазы Гарапинильос около Сарагосы. Они сожгли тогда сорок вражеских самолетов на земле. Отомстили как надо за сгоревших в бою под Фуэнтес-де-Эбро советских танкистов! Кровь за кровь!

ЦИК СССР всех участников налета наградил орденами Красного Знамени. А Толяна Серова испанское правительство наградило еще и именными золотыми часами с надписью: «За отвагу и доблесть!».

Конечно, советские добровольцы воевали не за ордена. Но все равно, глядя на своих товарищей, майоров и полковников, у которых их было по два – по три, и, понимая, что он заслужил не меньше, Евгению иногда приходилось проглатывать застревающий в горле комок. А, впрочем, время все расставит по местам…

Зато ему все-таки поверили и дали эскадрилью.

Здесь, в Монголии, «бисы» показали, что больше не пригодны к воздушным схваткам, хотя еще год-другой назад годились. Но такая уж судьба у истребителей. Сначала он самый современный и совершенный, потом – ничего особенного, а потом – летающий гроб…

Теперь для И-15 бис оставалась доступной лишь одна боевая задача – штурмовка наземных частей противника. С этим он еще справлялся. Если не считать того, что брал всего две небольших бомбы, не имел пушек и никакой защиты от ружейно-пулеметного и зенитного огня, кроме перкаля. А его и пальцем можно проткнуть…

Конечно, прицельность вражеского огня не велика. Зато плотность самая, что ни на есть подходящая. На своей шкуре испытал.

Степанов с удовольствием пересел бы со своего старого боевого друга «чато» на более скоростную и лучше вооруженную «моску», но командованию было виднее. И он гонял свою эскадрилью, до изнеможения отрабатывая не только штурмовку, но и маневренный воздушный бой, потому что тогда, в случае атаки истребителей противника, у его ребят еще оставался какой-то шанс продержаться, пока примчатся «ишаки» и отобьют их у врага.

Большинство самолетов второй авиадивизии Квантунской армии базировалось на аэродромах Хайлар и Чанчунь. Первый из них находился в ста пятидесяти, а второй – почти в шестистах километрах от района боевых действий. Правда, около двадцати истребителей временной оперативной авиагруппы стояли на передовых позициях у Ганьчжура, примерно в сорока километрах от линии боевого соприкосновения, но теперь, когда в районе боев советскому командованию удалось сосредоточить более трехсот самолетов, в том числе сотню истребителей И-16, шестьдесят И-15 бис и сто тридцать пять бомбардировщиков СБ, это было не в счет.

Из Чанчуня японские части быстро отреагировать на внезапное обострение ситуации не могли. Для их переброски на фронт вместе с наземными службами требовались по крайней мере сутки. Но после майских побед японцы чувствовали себя очень уверенно и полагали, что опасаться советских самолетов незачем. Сколько бы их ни было…

Яков Владимирович Смушкевич сидел в штабной палатке, глубоко задумавшись над картой дислокации, подчиненных ему ВВС.

Командовать таким количеством боевых самолетов в условиях реального боя ему еще не приходилось. В Испании масштабы были далеко не те. Особенно в конце тридцать шестого – начале тридцать седьмого. А, впрочем, и позднее… Несколько истребительных эскадрилий, несколько бомбардировочных. Вылет на задание небольшими группами – звеньями и отрядами.

Он читал отчет Павла Рычагова о Хасанских событиях. Там ему действительно удалось собрать мощную авиационную группировку. Но воздушных боев не было. Японцы не летали, опасаясь эскалации конфликта. Поэтому в отсутствие какого-либо противодействия огромные и медлительные бомбардировщики ТБ-3 ходили строем, как на параде и тонными бомбами месили Заозерную и Безымянную. А в промежутках между налетами сотен бомбардировщиков эти же две несчастные сопки от скуки штурмовали сотни истребителей.

Пока Ворошилов лично не запретил массированное применение авиации (кстати, вполне справедливо), указав слегка зарвавшемуся Павлу на то, что «летать скопом без большого толку не только бесполезно, но и вредно!».

Молодой, горячий! Каким и должен быть командир истребительной эскадрильи. Комэска, а не комдив!

Все дело в том, что командир отряда старший лейтенант Рычагов, молниеносно перепрыгивая через звания и должности, за два года дослужился до комдива! До революции звался бы генерал-лейтенантом… Слишком быстро… Поучиться бы ему в академии! Покомандовать годик-другой-третий одной и той же частью, под присмотром у хорошего командира соединения. Глядишь, и вышел бы из парня толк.

А у Смушкевича тут таких горячих целая команда! И за всеми пригляд нужен. Это только в рапортах и донесениях они подписываются полковниками и майорами. А на самом деле, всего навсего, двадцати шести – двадцатисемилетние мальчишки!

С высоты тридцати семи лет комкор, естественно, смотрел на своих летчиков как на мальчишек. Сам-то аж с восемнадцатого года в Красной армии. Комиссарил в Гражданскую. Потом бандитов гонял по белорусским лесам. С двадцать второго – в авиации.

Правда, сначала как политработник… Но уже через пару лет стал летать не хуже подчиненных. Тогда, в начале двадцатых, ему часто приходилось участвовать в агитполетах, призывая население вступать в ряды Общества друзей Воздушного флота. В этих полетах он и обучился летному мастерству, когда пилоты по его просьбе давали своему комиссару подержаться за ручку управления.

После первого самостоятельного вылета военком двести первой легкобомбардировочной авиабригады имени Совнаркома Белорусской ССР Смушкевич стал летать каждый день. Хотя и скрывал это от жены, чтобы ее не беспокоить. Пока не занял первое место в бригаде по пилотажу, стрельбе из пулемета и точной бомбардировке. Кстати, именно тогда его и назначили командиром бригады.

В тридцать втором комбриг Смушкевич экстерном окончил первую военную школу летчиков в Каче. Вместо очередного отпуска, всего за сорок дней, он прошел курс ускоренной летной подготовки и получил пилотское свидетельство.