Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин Страница 24

Прошло с четверть часа. Одетые, в ремнях, с шашками и карабинами, казаки начали выводить на эту же площадь оседланных лошадей и выстраиваться рядами.

Шорохов невольно залюбовался этой картиной. Остальные компаньоны были в полном восторге.

Офицеры польщено улыбались.

— То ли еще увидите, господа! — восклицал Никифор Матвеевич. — То ли еще…

«Представлялись нам, будто большому начальству, — подумал Шорохов, — не трубили до приезда подъем… Да был ли подъем? Одни умывались, другие возле стреноженных коней во всей обмундировке стояли, — и только. Заблаговременно изготовились, чтобы по сигналу высыпать на площадь. Вполне может быть. Для утреннего подъема уже поздновато… И все это ради чего? Чтобы услышать от кого-либо из нашей четверки: „Спасибо. Благодарим“? И только?»

Он покосился на компаньонов. Те продолжали восторгаться.

— И знаете, господа, — сказал Никифор Матвеевич. — В селе наш полк встретили как ангелов-избавителей. Уверяю вас! В этой усадьбе, — он указал на широкую застекленную дверь, — была коммуна. Сами ушли. Никого и не выпорол.

— Так уж и никого? — хохотнул Варенцов.

— Зря, — добавил Нечипоренко.

Никифор Матвеевич с шутливой укоризной погрозил ему пальцем.

— Однако кого-то вы задержали, — утвердительным тоном сказал Мануков. — Солдат, комиссаров.

— Что вы, господа! Солдат мы отправили по домам в первый же час, — Никифор Матвеевич провел рукой по усам. — Пусть катятся, рассказывают всему свету про казачью доброту.

Мануков оживился:

— А оружие? Или его у них не было? Большевики воюют палками да камнями?

— Конечно, было, — подтвердил Никифор Матвеевич. — И конечно, мы его отобрали.

— Вот видите! Значит, не только палки да камни.

— Но винтовки тут же были розданы мужикам, — не слушая Манукова, продолжал Никифор Матвеевич. — Знаете, сколько их понаехало? И как узнали?.. Народу все отдано. Народу! — со значением повторил он.

— И вы в самом деле распустили красноармейцев по домам? — спросил Мануков.

— Всех до единого.

— Какой смысл? Не лучше ли было влить их в ваш полк? Не знали, как вести… э-э… агитацию?

— Бог мой! — Никита Матвеевич раскатисто захохотал. — Да будь ты хоть сто раз идейный, посидишь без воды и хлеба пять суток… Надеюсь, вы меня понимаете… Но — приказ по дивизии.

— А винтовки раздать крестьянам?

— Если бы только винтовки! — Никифор Матвеевич секунду-другую молчал, потом закончил сквозь зубы: — Что ни попадя раздаем, сучья мать. Райская жизнь стервецам. Все магазины разбили.

Нечипоренко испуганно глянул на него:

— Все магазины?

Никифор Матвеевич приятельски подхватил его за локоток:

— Не беспокойтесь, уважаемый. Частных магазинов тут не было. Так. Лавчонка какого-то кооператива. Вообще в Совдепии частные магазины редко где сохранились. С подлинной торговлей большевики покончили. Чего ждать от них? Варвары!

— Но как без торговли-то?

— Очень просто. Всем по осьмушке. И считают это высшей справедливостью. Впрочем, здесь-то… жалкие крохи. Вот когда захватили Тамбов!.. Муки там на складах, соли, сахара, чая — горы. Даже смотреть на все это стало противно.

Мануков встревожено уставился на Никифора Матвеевича:

— Тамбов? Вы его заняли? Никифор Матвеевич подбоченился:

— А как вы полагаете, господа? Что мы тут — шутки шутить? Эх, господа! Знаете, как мы через фронт шли? Поверите? Полевые кухни и те было приказано не брать с собой. Мой интендант всполошился: «Чем казаков кормить?» — «Воздухом, — отвечаю, — который будет на скаку в глотку врываться». А воздух-то жирненький… Зато теперь красные думают, что мы за сутки двадцать верст пройдем, а мы — семьдесят! Сто! Ищи! Догони!.. Одно непонятно: откуда у Советов столько добра? Им-то его из-за морей не везут.

Он умолк, смешавшись, как человек, который сгоряча сболтнул лишнее.

— Та-ак, — в наступившей тишине протянул Мануков. — И сколько вы в Тамбове раздали, скажем, зерна?

Никифор Матвеевич кашлянул в кулак, пригладил усы:

— Мелочного учета не ведем. Приказано отдавать все — отдаем. Но пока стояли в Тамбове, мой интендант стал брать на нужды полка по сотне с мужицкого воза. Давали с охотой: добра-то каждый раздобывал — только бы увезти! За сутки набрался мешок денег.

Никифор Матвеевич отвернулся к казачьему строю.

«Шашкой от плеча до пояса рубанешь — не охнешь. И спать потом будешь прекрасно, — подумал Шорохов, глядя ему в спину. — А вот разговоры вести… На это ты не очень-то мастер».

— Еще вопрос, — послышался голос Манукова.

С неохотой, не скрывая того, что разговаривать с Мануковым ему надоело, Никифор Матвеевич обернулся.

— Но ведь фронт за вами закрылся. И вас нисколько это не беспокоит?

Мануков простодушно улыбался. Шорохов знал: так он маскируется, задавая самые важные для себя вопросы. Однако Никифора Матвеевича выражение мануковского лица сбило с толка. Он беззаботно махнул рукой:

— Какое там! Вы же проехали.

— В оперативном смысле закрылся, — с нажимом повторил Мануков. — Сужу по звукам стрельбы на флангах. Ночью я слышал.

«Вот как? — про себя удивился Шорохов. — А я тогда думал, ты спишь».

— Ну и что? — ответил Никифор Матвеевич. — Мы-то ведь дальше идем, — он изумленно огляделся вокруг и добавил. — Сколько на фронтах бились! Каких добрых казаков положили! А выходит, только прорвись в красный тыл — и пойдет…

«Так просто? — подумал Шорохов. — Прорваться — и все?»

— Прошу прощенья, — обратился он к Никифору Матвеевичу.

— Бога ради! — отозвался тот.

— Кто мы такие, вам, конечно, известно.

— Да-да. Вызывали в штаб корпуса: «Едут купцы. Окажите содействие».

— Прекрасно. И вот что будет, если кто-либо из нас попытается приобрести у вашего войска трофеи? Хотя бы немного.

— Ни в коем случае. Строгий приказ. Только раздавать.

— Но чем это вызвано?

Никифор Матвеевич снисходительно усмехнулся:

— Вы имели честь служить в армии? — Нет.

— Потому и осмеливаетесь подобным образом спрашивать. Приказ отдан — не рассуждать!

— Но вы сказали, что через фронт шли даже без полевых кухонь.

— Ну… Ну… Не совсем так.

Шорохов понял: Никифор Матвеевич кривит душой, и ему, человеку прямолинейному, это неприятно.

— Но шли-то без провианта. Теперь приходится забирать на полковое довольствие какую-то часть захваченного, и за это вы денег никому не платите.