Спецназ в Афганистане - Алексей Чикишев Страница 23

Один из спецназовцев асадабадского батальона более прозаично выразил свое отношение к войне: «Мне было скучно сидеть в ППД [20]. Я выходил на войну, но, навоевавшись, меня снова тянуло на базу, подальше от гор. Нельзя же все время стрелять!»

Одним из наиболее сильных мотивов, которые заставляли спецназовцев — воевать, ненавидеть своего противника и жертвовать собственной жизнью, чтобы уничтожить его, являлось чувство мести за погибших сослуживцев. «Неудачи и потери с вашей стороны действовали на меня угнетающе и раздражали. Большие потери вызывали чувство ненависти к духам», — так ответил офицер спецназа на вопрос, почему он, осознав всю бессмысленность войны в Афганистане, тем не менее, продолжал на операциях активно искать столкновений с моджахедами.

Другой военнослужащий спецназа сказал: «Мы переживали, когда теряли своих. Были слезы, иногда даже навзрыд. За убитых мстили жестоко».

Один из опрошенных так выразился о чувстве мести: «Гибель двенадцати парней из нашего батальона под Кандагаром осенью 88-го вызвала у меня вначале депрессию, но потом я стал воевать еще злее».

Такие понятия, как «интернационализм», «долг по оказанию помощи братскому народу Афганистана» для спецназовцев были лишь политической фразеологией, пустым звуком. Интернационалистами они себя не считали. Почти все опрошенные согласились с тем, что в Афганистане они выполняли не интернациональный долг, а боевую задачу, поставленную командованием, и считали себя профессионалами, в совершенстве делающими свое дело.

Те, кто попадал в Афганистан с ложными представлениями о событиях в этой стране, — а такие представления формировала официальная советская пропаганда, — довольно быстро прозревали. Многие при опросах подчеркивали, что свое отрицательное отношение к афганцам, будь то моджахеды, или мирные жители и сторонники кабульских властей, они не могут при всем желании совместить с понятием «интернационализма».

Большинство опрошенных подтвердили, что свое участие в боевых действиях они понимали не как показатель личных политических воззрений, а как воинский профессиональный долг. Анкетирование военнослужащих спецназа выявило такую неожиданную и любопытную особенность, о которой достаточно недвусмысленно высказался один из солдат кандагарского батальона: «Честно говоря, я «духов» больше уважал, чем местных коммунистов. Духи не прятались за чужими спинами, как царандоевцы [21], или зеленые [22]за нашими. Они все-таки защищали свою страну и свои дома, да и воевали они лучше наших союзников…

Почти четверть опрошенных выразила аналогичные политические симпатии, оставаясь при этом непримиримыми врагами моджахедов. «Рейнджеры» спецназа не читали Ницше, который, говоря о войнах и воинах, сказал дословно: «Вы должны гордиться своими врагами». Однако, они (спецназовцы) и так достаточно трезво и объективно оценивали исламских партизан. «У них высокая боеспособность», «прирожденные воины», «противник вовсе не глуп», — вот характерные высказывания спецназовцев о своем противнике. Победами над таким противником можно было действительно гордиться, поэтому обычное соотношение потерь, когда на одного погибшего спецназовца приходились 6–10 убитых моджахедов, свидетельствовало о высокой профессиональной выучке спецназа. Правда, опрошенные, как правило, подчеркивали, что не совсем удовлетворены тем, как они сами и их подразделения действовали в Афганистане. Свою неудовлетворенность они списывают на те ограничения, которые, будучи спущенными сверху, мешали им эффективно воевать.

«Если сравнивать Афганистан с Вьетнамом, то во Вьетнаме военные действия велись более грамотно и без скидок на гуманность, с использованием всех технических возможностей», — так высказался один из военнослужащих спецназа по данной теме. Его высказывание можно дополнить другим: «Американцы могли смело применять дефолианты, а мы боялись использовать газы, чтобы «травануть» «духов» в пещерах».

Требования соблюдать законность и гуманность по отношению к местному населению воспринимались многими спецназовцами во время войны в Афганистане как вещь, несовместимая с приказом «дать результат» и самим характером войны. Лишь 20 % опрошенных, говоря о своем, на их взгляд, недостаточно высоком уровне ведения боевых действий, признавали, что «наша подготовка была ниже, чем у американских зеленых беретов, если, конечно, судить по кинофильмам и литературе».

Противник спецназа был серьезным. Во время войны в этой стране как советская печать, так и печать исламской вооруженной оппозиции изображали своего противника обычно в уничижительном виде, показывая его глупость, бездарность, рисуя астрономические потери. Впрочем, потери значительно завышались и в оперативных сводках, предоставляемых командованию с мест. Действительность же была иной. К 1984/85 гг., то есть в период наибольшей концентрации частей спецназа в Афганистане, большую часть исламских партизан составляли настоящие профессионалы, которые давно жили только войной. Офицер кандагарского батальона, который неоднократно отслеживал движение караванов в своей зоне ответственности, признал, что «вначале я был очень удивлен, а потом привык к тому, что моджахеды выставляли дозоры и охранение, использовали различные тактические приемы при проводке караванов, отлично маскировались и использовали самые современные средства связи».

Относясь уважительно к своему противнику, «рейнджеры» спецназа, однако, не имели перед ним страха и всегда морально были настроены только на победу. Несмотря на то, что дух исламских партизан, защищавших свою страну, свой народ, был достаточно высок, спецназовцы по своему моральному состоянию намного превосходили противника.

«Я не испытывал чувства страха во время боя. Не было времени об этом думать!» — сказал о чувстве страха военнослужащий газнийского батальона. Его сослуживец по батальону добавил, что какое-то подобие страха наступало уже потом, после боя, на базе. Подавляющее большинство опрошенных заявили, что не старались задумываться над перспективой быть убитым или раненым. Офицер шахджойского батальона следующим образом выразился о моральном состоянии своих подчиненных: все в какой-то степени боялись. Ничего не боится только Рэмбо. За редким исключением, во время боев мы всегда превосходили «духов морально. Они боялись нас гораздо больше, поэтому мы обычно побеждали».

Некоторые из опрошенных ответили, что об их моральном превосходстве свидетельствует тот факт, что они не издевались над трупами и ранеными моджахедами. Отношение к попавшим в плен было также довольно гуманным в частях спецназа. Их, как правило, вначале содержали для допросов на гауптвахте базы, а затем передавали в ХАД.

Спецназовцам для самоутверждения и преодоления боязни перед противником не нужно было раззадоривать себя издевательствами и пытками пленных или глумлением над трупами моджахедов, как это проделывали исламские партизаны со своим противником. По их верованиям, вид изувеченного «кафера» с выколотыми глазами и отрубленными половыми органами придаст моральные силы воину ислама, повысит его боевой дух, вселит в него чувство уверенности и непобедимости. Расчленение трупа для моджахедов имело и религиозный смысл. Они верили, что в день страшного суда душа погибшего врага не сможет обрести тело, которое разорвано на части. Отношение к мертвым и пленным прекрасно иллюстрирует, на чьей стороне было моральное превосходство. По признаниям спецназовцев, они не стремились брать моджахедов в плен, так как с ними было много «возни и мороки», тем более, что пленные за редким исключением всегда давали дезинформацию. Однако в плен попадало немалое число моджахедов, чего нельзя сказать о спецназовцах.