Чеченская обойма - Валерий Горбань Страница 22

— Да нам бы надо еще… — начал один из телевизионщиков.

— Вам нужно, чтобы шальной пулей кого-нибудь завалило в результате вашей клоунады? Чтобы сюда через час десяток комиссий понаехали разбираться, кто нарушает приказ командующего гарнизоном, открывает огонь без разрешения? Чтобы опять местные шум подняли! Мы только-только с ними отношения наладили. Вы же (с нажимом на «вы») вещаете, что мы на мирной российской территории конституционный порядок наводим. Что здесь войны нет. Так какого… — Шопен еле сдержался, — вы нам ее здесь устраиваете?! Вон, полюбуйтесь — уже делегация идет!

И точно: от крайних домов частного сектора неспешно шли несколько стариков в папахах, один опирался на посох. Впереди бежал молодой парень, размахивая руками и что-то крича.

— Но ваш заместитель…

— Вот вместе с ним на пару теперь и объясняйтесь. Пастор!

— Я!

— Найди зама, я жду его в штабном кубрике.

Минут через десять из штабного помещения в расположении ОМОНа, выполнявшего заодно и роль столовой, вышел заместитель Шопена. Тяжко вздохнув, он классическим российским жестом полез было в затылок, но, заметив насмешливые взгляды бойцов, резко опустил руку и с разобиженным видом пошел на выход — покурить, успокоиться.

Жизнь в Грозном шла своим чередом.

У частных домов напротив комендатуры, у ворот, покуривая и неспешно, солидно беседуя, на корточках сидели мужчины. Время от времени они исподлобья бросали внимательные, цепкие взгляды на КПП комендатуры, на выезжающий и заезжающий транспорт. Вот двое встали и пошли в дом. Из тех же ворот, с огромной надписью мелом «Здесь живут люди!», немедленно вышли двое других, помоложе, и уселись на месте ушедших.

Женщины, перекрикиваясь пронзительными голосами, хлопотали в огородах, развешивали белье, энергично выметали и без того чистые бетонированные дворы. Несколько молодаек, похихикивая, сплетничали у одного из дворов. Половина из них держали на руках грудных малышей или покачивали коляски. У остальных, несмотря на свободный покрой цветастых платьев, заметно выдавались большие животы. Почти за каждую цеплялись еще один-два карапуза.

Пацаны постарше бойко торговались со скучающими на внешних постах комендатуры бойцами. Товар был обычный: жвачка, сигареты, «сникерсы». Один даже притащил с недалекого рынка вафельный торт и настойчиво совал его бойцам.

Те отбрыкивались:

— Может, твоему торту сто лет. А может, он с отравой.

— Не-е! Бомба есть, отравы нет!

— Дорого просишь. На рынке дешевле.

— Э-э-э! Зачем на рынке? Зачем ходить. Так покупай, я что, даром бегал?

— А я тебя просил?

— Э-э-э! Если такой бедный, зачем на войну поехал? Ехай домой деньги зарабатывай!

— Ну ладно. Тыщу сбросишь?

— Зачем? Деньги бросать нехорошо!

Видно было, что торговались просто так, больше из интереса. Торт пацану скорей всего дала работающая на рынке мамка. А соскучившихся по нормальной жизни младшим сестренкам и братишкам парней забавляла нахальная экспрессия юного спекулянта. Каждая его реплика вызывала у спорщиков новый прилив смеха.

Один из пацанов, пользуясь тем, что бойцы отвлеклись, влез на невысокую стеночку ограждения и, сосредоточенно шевеля губами, стал что-то пересчитывать во дворе комендатуры.

— А ну брысь, шпион мелкий! — Один из постовых ссадил его с ограды и дал шутливый шлепок чуть пониже спины.

Пацан в ответ, недолго думая, треснул его в грудь, защищенную бронежилетом, и запрыгал на одной ноге, дуя на ушибленный кулак.

— Ай, дурак железный!

Бойцы улыбались. А смешливые мальчишки, держась за животы, что-то звонко выкрикивали приятелю по-чеченски.

К комендатуре подъехал чужой «КамАЗ». Постовые на КПП, встретив машину настороженными стволами, вдруг из-за мешков защитных повыскакивали, улыбки на лицах засветились. Те, что под тент заглядывали, смеются, своим руками машут:

— Пропускай.

Зарычал «КамАЗ», вполз на территорию. А из-под тента еще на ходу бойцы выпрыгивают. Загорелые, запыленные, в камуфляже. Бороды, как у боевиков. Головы косынками повязаны, серыми от пыли. Лица будто в два цвета разукрашены. Вокруг глаз и выше — бурые: смесь пыли и загара.

Ниже — смугло-розовые, распаренные под сорванными облегченно повязками, с дорожками пыли и потеками ручейков потных. У наиболее пижонистых — на руках перчатки с обрезанными пальцами. Разгрузочные жилеты битком набиты магазинами, гранатами. У каждого над левым плечом или на голени — нож боевой. На кого ни глянь — Шварценеггер из «Коммандо», или Рэмбо (кто помельче).

Омоновцы сбежались, обнимаются с приехавшими.

Огромный, бритый наголо, но при этом чернобородый детина, больше похожий на афганского моджахеда, чем на российского «спеца», бросив своим две-три команды коротких, орет радостно:

— Здорово, Шопен! Принимай подмогу!

Командир ОМОНа, поспешивший на этот шум, к нему бросился. Тоже обнялись, друг друга по спинам хлопают.

— Душман, братишка, какими судьбами?

— Да мне из ГУОШа передали, что ты тут совсем «чехов» распустил. Пришлось к вам аж из Гудермеса на выручку рвать.

— Ладно, ладно! Небось твоя банда тамошнего коменданта достала своей крутизной, вот он и придумал, как от вас избавиться.

— Ах ты композитор хренов! — ничуть не обидевшись, рассмеялся великан и от избытка чувств так хлопнул товарища по спине, что тот аж присел.

— Ты, медведь! Убьешь!

— Слушай, это вы так домой припарадились? Выбритые, чистенькие.

— Не в окопах, чай, живем. Воды у нас — хоть залейся. С горячих источников привозим — мойся, стирайся. Чего вшей разводить? Да и куда нам до вас — собров-суперов? Мы — народ скромный. Нам бороды-косынки не к лицу. У меня только один такой… Рэмбо, да и тот — Питон. А своих предупреди: пока здесь не освоятся, пусть никуда не лезут и пальцы веером не растопыривают. Особенно на ногах, а то все растяжки поснимают. — В глазах у Шопена запрыгали веселые чертики.

— Разберемся, братишка. Ты только дай команду, чтоб нас покормили как следует. А то весь день не жравши.

— Мамочка! Ты гостей кормить собираешься?

— Обижаешь, командир! Уже накрываем… А… это…? — Коренастый круглолицый старшина, всеобщий заботник и кормилец, выразительно округлил глаза, и его пальцы непроизвольно сложились в фигуру, которой в России традиционно обозначают стопарик.

— Гостям по соточке, по случаю приезда. А свои перетопчутся. Нам сегодня опять весь периметр перекрывать.

— Понял — не дурак! — И прихватив с собой пару бойцов, старшина умчался на помощь кухонному наряду.

— Серега, ты не в курсе, кто нас менять будет?