Неизвестные лики войны. Между жизнью и смертью - Олег Казаринов Страница 21

Во Вторую мировую войну людей укладывали рядами в вырытые ямы и расстреливали их из автоматов. На трупы укладывали следующую партию и вели огонь по ней. И так далее, пока яма не заполнялась. При этом после каждой очереди «было видно, как некоторые шевелили руками и головами, показывая, что они ещё живы».

Документы Истории полны свидетельств «недорасстрелянных» и чудом спасшихся людей.

«Я потерял сознание и не слыхал, когда падал. Побили всех. Когда я пришёл в себя, то притворился мёртвым: лежал на груди соседа — моего товарища-грузина, тоже убитого не сразу. Он медленно умирал, и вскоре сердце его перестало биться. Через полчаса пришли немцы проверить, нет ли среди нас живых. Они медленно проехали на мотоцикле по нашим телам. Я сдержал крик боли, несмотря на то что был тяжело ранен в плечо. Немцы подумали, что мы все мертвы». (Показания красноармейца Белоусова.)

Отдавались приказы, согласно которым на каждого расстрелянного полагалось тратить только один патрон. Уцелевших закапывали в землю живьём.

Нет, массовый расстрел не давал стопроцентной гарантии быстрой, безболезненной смерти.

Если стрельба из наганов и маузеров, винтовок, автоматов и пулемётов не всегда бывала результативной, то что говорить о пулях XVIII века!

И тогда людей стали топить. Чтоб наверняка.

«Массовые утопления роялистов и жирондистов после взятия мятежного Нанта организовал депутат Конвента якобинец Каррье, командовавший карательными отрядами. Расстрельные команды под Нантом не справлялись. В двенадцатом часу ночи с якоря снялась барка, в трюме которой находились 90 арестованных священников. На самой быстрине Луары по данному сигналу дно судна раздвинулось и барка пошла ко дну. „Приговор к изгнанию, — иронизировал Каррье, — был исполнен вертикально“». Следующее потопление, прозванное «наядами», унесло 138 жизней. Метод оказался столь эффективным, что топить стали и днём, без помощи подручных средств. «Мужчин и женщин связывают вместе за руки и за ноги и бросают в воду, — рассказывает историк Т. Карлейль. — Это называют „республиканской свадьбой“… Окоченелые, не знающие больше страданий, бледные, вздутые тела жертв беспорядочно несутся к морю волнами Луары; прилив отбрасывает их обратно; тучи воронов затемняют реку; волки бродят по отмелям. Каррье пишет: „Какой революционный поток!“ Человек свиреп и время свирепо».

Свирепый депутат Конвента Каррье провёл 25 «наяд». Не знаю, сколько жертв унесла каждая. 90? 138? Будем считать, что в среднем 100. Получается 2500.

Это кроме массовых расстрелов по «двести тридцать мятежников» за один раз. И неустанной работы гильотины, на которую всходили «60 и более человек». В одном только Нанте.

А городов во Франции много.

Ожесточение достигает апогея. В непокорной Вандее в 1793 году монархисты требуют от восставших: «Пощады не давать!» В ответ на это Конвент отдаёт приказ по карательной армии: «Не миловать!»

Расстрелы, сожжённые деревни, изуродованные пытками солдаты и обезглавленные священники.

После казни Дантона «заодно» были казнены 1500 человек, в том числе 31 бывший советник парламента. Были преданы смерти даже молодые девушки из Вердена, которые имели несчастье поднести печенье проезжавшему прусскому королю.

«Нельзя было поклониться соседу, читать молитвы, причёсывать свои волосы, разговаривать о чём-либо, не подвергаясь опасности навлечь на себя обвинения в уголовном преступлении. Гильотина работала с утра до вечера, каналы втекали в Сену, дымясь от крови. Длинные ряды арестованных расстреливали картечью, ими переполнялись барки и топились на реках. По всей Луаре, в окрестностях Сомюра, стаи ворон и хищных птиц питались голыми трупами. Число убитых юношей и семнадцатилетних убитых исчислялось сотнями. Грудные младенцы перебрасывались с одной пики на другую через ряды якобинцев».

Дело дошло до того, что весной 1794 года крестьян заставляли обрабатывать поля под угрозой расстрела.

Но революция ещё только начиналась. Впереди были сражения, расправы, «чистки» и многолетние войны со всеми вытекающими из них кошмарами.

В июне 1799 года войска коалиции вступают в Неаполь. Республиканцам обещана амнистия в обмен на капитуляцию. Капитуляция подписана русским и турецким главнокомандующими и английским коммодором Фордом. Но вслед за этим к городу приближается британская эскадра. Прославленный адмирал Горацио Нельсон заявляет, что капитуляция недействительна.

Начинается расправа. Напрасно протестовали те, кто своими подписями гарантировали соблюдение условий капитуляции. Тысячи неаполитанцев повешены на берегу моря, на реях английских кораблей. «Ни возраст, ни сан, ни заслуги не служили защитой. Напрасно князь Карачиолли, когда-то дружный с королём, просил о военной смерти расстреляния — его повесили, прежнего адмирала, на мачте неаполитанского корабля».

Под Яффой французам сдаются в плен тысячи турок, получившие гарантию сохранения жизни. Но их некому охранять, нечем кормить. И они безжалостно расстреливаются. Этого требует «военная необходимость».

В Испании бушует «герилья» — партизанская война. Французская армия непобедима в открытом бою. Оккупантов по одиночке убивают из-за угла, пленных четвертуют, перерезают горло, распинают на воротах. Наполеон пишет: «В массе своей испанский народ дик, невежественен и жесток: в то время как я приказывал обращаться с пленниками… по-человечески, моих солдат убивали, обрекали на пытки и мученическую смерть». «Это же бандиты!» — возмущаются французы. Начинаются расправы с мирным населением. С гордыми испанцами не церемонятся. Никакие приказы императора о «человеческом обращении» не помогают. Поселения, рядом с которыми найдены убитые солдаты, сжигаются и разрушаются, крестьян десятками и сотнями расстреливают и вешают, заложников предают смерти. Недовольных горожан рубят саблями, косят картечью. Улицы Мадрида залиты кровью. Подавление восстания в Байоне в 1808 году становится известным как «Байонская бойня».

Это тоже жестокая необходимость.

Или необходимая жестокость?

Благородные лозунги: «Свобода, равенство, братство!» Наследие Руссо, Вольтера, Шиллера и Гёте.

Просвещённая Европа…

Но нам те далёкие времена кажутся такими романтичными!

Какой красивой и «правильной» представляется война 1812 года: благородные офицеры, кричащие «Браво!» атакующим врагам, восхищаясь их храбростью; наполеоновские «ворчуны» и суворовские ветераны, чьи подвиги овеяны славой. Молодцы-егеря, усачи-гренадеры. Весёлые французы и неунывающие русские «бравые ребятушки». Озорники-гусары. Романсы поэта-партизана Давыдова.

Только вот люди, жившие тогда, совсем не считали, что они живут «в прошлом». Для них война оставалась войной.

И уж кто-кто, а полковник Ахтырского гусарского полка Денис Васильевич Давыдов знал, что война — это не только «сабля, водка, конь гусарский», но и дыхание повседневной смерти, опьяняющее человека.

В ужасах войны кровавой