"Крестоносцы" войны - Стефан Гейм Страница 21

— Вы — да, и, возможно, еще тысячи других. Но не сержант Бинг обращается к немцам по случаю Четвертого июля. Говорит Америка. Америка рекламирует свой товар. А товар-то гнилой.

Бинг не сдавался: он защищал Толачьяна и погибшего от полицейской пули Тони, которого он никогда не видел.

— Может быть, это и так, мистер Крерар. Но мы пытаемся бороться против этого. Все-таки это другая война — нужная, справедливая.

Крерар устало закрыл лицо руками. Как он хотел бы верить в слова Бинга! Но его житейский опыт опровергал их, и от этого на душе было горько.

— Мы ни до чего не договоримся, — сказал он глухим голосом, — и все равно, наш спор — впустую.

В палатку, грозно нахмурившись, вошел Фарриш.

— Ну, как листовка? Готова? — спросил он, едва взглянув на Крерара, назвавшего свое имя.

Капитан Каррузерс, теребя уныло повисшие усы, шепнул Крерару на ухо:

— Он решил самолично проверить…

— Что вы там болтаете? — загремел Фарриш. — Я все слышу! Конечно, я желаю сам проверить! Если я сам недосмотрю, ничего не делается! — Он повернулся к Крерару: — За пределами моей дивизии, разумеется. Хотел бы я видеть, чтобы среди моих подчиненных случилось что-нибудь подобное!

— А что случилось, сэр? — осведомился Крерар.

Каррузерс открыл было рот, но генерал оборвал его:

— Покажите листовку! Надеюсь, вы ее заготовили?

В палатке было так тесно, что Абрамеску волей-неволей пришлось задеть генерала, протискиваясь к Крерару с текстом листовки. Фарриш выхватил ее из рук Крерара.

Генерал читал медленно, шевеля губами. Бинг, притаившийся в полутемном углу палатки, напряженно следил за ним. Понимает ли Фарриш весь смысл написанного? Если листовка ему не понравится, — новую писать уже нет времени, и придется отказаться от нее.

— Как будто немного беззубо, — нерешительно сказал Фарриш. — Мне кажется, следовало бы им задать перцу! И в энергичных выражениях!

Он заметил по лицу Крерара, что тот собирается возражать.

— Подождите, мистер! Я вовсе не хочу сказать, что их надо обзывать по-всякому. Просто заявить им, что мы сотрем их в порошок, если они не хотят понимать. На моей родине был проповедник — вот уж умел говорить! Так, бывало, распишет нам ад и чертей, которые будут прижигать наши грешные души раскаленными прутьями, что мороз по коже подирает, хоть бы июльская жара стояла на дворе. И ведь в самом деле, послушаешь его и даешь себе обет исправиться. Вот что я хотел сказать. Все это очень мило и культурно, но, на мой взгляд, слишком чувствительно…

Так как никто ему не возражал, Фарриш побарабанил ногтями по своей каске и откашлялся.

— Ну, я думаю, вам, специалистам, лучше знать. Я не советую моим хирургам, как зашивать кишки раненым, и не собираюсь учить вас вашему ремеслу. Значит, это в порядке! — Он хлопнул рукой по листовке и вручил ее Крерару.

Бинг выжидательно посмотрел на Крерара. Что он сделает? Не покажет и вида, что знает о вмешательстве Уиллоуби и о том, что вся операция отменяется?

Между тем Фарриш командовал:

— Снаряды начинить листовками к вечеру третьего июля на моих полевых складах. Каррузерс укажет вам расположение. У вас есть кому заряжать?

— Есть, сэр, — ответил Крерар, — разумеется, есть. — Он был слишком прожженным дипломатом, чтобы задавать вопросы или выражать сомнение.

Зловещий огонек медленно разгорался в глазах генерала:

— Вы изумлены, да?

— Изумлен, сэр? — Крерар, улыбаясь, покачал головой. — Мы счастливы сотрудничать с вами, счастливы, что вы одобряете нашу работу!

— Любезно, — сказал Фарриш, — весьма любезно… Впрочем, вы, может быть, не знаете…

Уиллоуби и Люмис, еле переводя дух, вбежали в палатку и замерли перед высоким гостем.

Фарриш, не отвечая на их приветствие, сел и вытянул длинные ноги. Начищенные сапоги поблескивали даже в полумраке палатки. Каррузерс видел сигналы тревоги: на лбу и щеках Фарриша выступили багровые пятна. Явно собиралась гроза. Каррузерс хотел заговорить, но было уже поздно; Фарриш рявкнул:

— Какая-то сволочь предупредила штаб корпуса! — и швырнул на стол каску. — Какой-то предатель, иуда, продажная тварь! Имейте в виду, Крерар, что я найду этого мерзавца и разделаюсь с ним! Можете не сомневаться!

Словно ругань и угрозы Фарриша относились не к нему, Уиллоуби, как завороженный, смотрел на разбушевавшегося генерала. Когда майор узнал, что Фарриш собственной персоной пожаловал в отдел, он с минуту колебался; потом решил, что лучше встретить бурю лицом к лицу и по-своему справиться с ней, если вообще будет буря. И он, и Люмис вскочили с постели и помчались через двор замка, чтобы представиться генералу и постараться произвести хорошее впечатление.

Фарриш продолжал, не сбавляя тона:

— Сегодня утром мне звонит генерал Дор — с постели поднял! — и говорит: «Фарриш, этот ваш фейерверк четвертого июля — отменяется. Снаряды надо расходовать для тактических целей», говорит. Так вот, я вас спрашиваю, кто донес Дору?

Крерар пожал плечами.

— Ну, кто?

— Я предполагал, что штаб корпуса поддерживает ваш план, сэр, — соврал Крерар.

— Теперь поддерживает! — торжествующе крикнул Фарриш.

Уиллоуби был сильно расстроен — не тем, что генерал Дор не устоял перед натиском Фарриша, и не перспективой скандала, который ему закатят союзное командование и полковник Девитт, а своей собственной оплошностью. Как можно было колебаться в выборе между Девиттом и Фарришем, между директивой начальства и желанием этого человека? Достаточно взглянуть на него. Иетс, интеллигент, учителишко, ничего не понял. Иетс не сказал ему, что это прирожденный повелитель — власть, сила! Это не просто генерал, командир дивизии, это человек, за которого надо держаться, который пойдет далеко, которому надо подчиняться так же слепо, как старику Костеру, там, дома, в юридической конторе «Костер, Брюиль, Риган и Уиллоуби».

— Да, я заставил штаб корпуса поддержать меня! — ликовал Фарриш. — Я сказал Дору: а это что, не тактика? Да еще какая? Мы выпалим сорок восемь залпов из сорока восьми орудий, а потом мы им скажем — мощь Америки! Голос Америки! Но Дор уперся. Кто-то ему нашептал. Кричит — бессмысленный расход, и все тут. Тогда, знаете, что я сделал?

Все почтительно молчали. Каррузерс наклонился вперед и прошептал:

— Здесь не одни офицеры, сэр!

— А мне наплевать! Никакой тайны тут нет! Это была тайна, а теперь пусть слышат все. Так вы знаете, что я сделал? Я пошел на компромисс. Я отступил на одном участке, чтобы победить по всей линии. Вся армия, стоящая в Нормандии, сделает по-моему! Конечно, того эффекта не будет. Шику поубавится. Это уж будет не личная операция Фарриша, — ну да черт с ним! Все орудия до единого, по всему фронту, одновременно, в пять часов утра, выстрелят в честь праздника… Но листовки будут только у меня.