Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов - Генрих Эрлих Страница 21

Тут распахнулась дверь. На пороге возник Тиллери. Вместо куска свиной туши он волок какого-то мужичонку в потертом пальто.

— За хлевом прятался, — доложил Тиллери, — делает вид, что не понимает по-немецки.

— Мародер или шпион, — вынес быстрый вердикт Юрген, — все одно — расстрелять!

Мужичонка задрожал, он, похоже, все же понимал по-немецки. Собственно, Юрген своей фразой только это и хотел выяснить. Для начала.

— Из местных, может быть, — неожиданно влез Блачек, — тут есть в округе деревеньки, где такая рвань живет, поляки. Мезериц? Где Мезериц? — обратился он к мужичонке.

Тот смотрел на него с ненавистью.

— Не знамо, — разомкнул он наконец крепко сжатые губы, — Мендзыжеч — там, — он махнул рукой в сторону.

— Вот сука! — замахнулся кулаком Блачек. — Вы слышали, герр фельдфебель, как эти вшивые поляки называют мой родной Мезериц! — воскликнул он, оборачиваясь к Юргену.

— Какое варварское наречие! — сказал Фридрих. — Язык сломаешь. То ли дело — Мезериц.

— Вот-вот, — сказал Блачек.

— Как рука, Блачек? Не сильно болит? — заботливо спросил Юрген.

— Побаливает, — ответил Блачек, — но ничего, она не рабочая.

— Хорошо. Вот ты рабочей дай ему в зубы за Мезериц и выкинь на улицу, — приказал Юрген, — пусть катится ко всем чертям. — Он был великодушен, он позволил себе немного расслабиться после долгого марша, ему не хотелось портить этот уютный вечер.

Они сидели за столом, пили шнапс, запивали его молоком и пивом, закусывали окороком и колбасой. Ждали обещанных свиных ребрышек, над которыми колдовал Эббингхауз, все эти фирменные блюда требовали для приготовления ужасно много времени. А пока они слушали болтовню внезапно разговорившегося Блачека, он выплескивал на них неисчерпаемый запас деревенских рассказов. Он начал с конца, с его призыва в армию и двинулся в глубь времен. Так он добрался до собственного рождения.

— Родился я в пятницу, поэтому мой отец назвал меня Фрайтагом, [12]через i, он был не очень-то изобретателен, мой старик, — рассказывал он.

— В этом он лишь следовал примеру героя романа английского писателя Даниэля Дефо, — встрял Граматке, его просто распирало от желания лишний раз продемонстрировать свою ученость. — Героя звали Робинзон Крузо, он был моряком и после кораблекрушения попал на необитаемый остров, там он встретил туземца…

«Туземец на необитаемом острове — такое только англичанин мог придумать, — подумал Юрген, — и читают же люди всякую чушь, только время зря переводят!» Сам он книг не читал, разве что в начальных классах, из-под палки. У него была другая школа, школа жизни. В жизни все было не так, как в романах. Юрген в этом нисколько не сомневался.

— Он назвал его Пятницей, потому что нашел в пятницу, — продолжал между тем Граматке, — ваш отец, Блачек, был неоригинален.

— Пятница у нас есть, — сказал Фридрих, — а кто же тогда Робинзон Крузо?

— Юрген Вольф, — ответил Граматке, — он один останется, когда нас всех положит.

Он так шутил, этот Йозеф Граматке. Юрген посмотрел на его скалящуюся физиономию. Ладно, бог с ним, пусть живет, он сегодня добрый.

— Что бы вы без меня делали, — проворчал он, поднимаясь. — Целлер за старшего, — распорядился он и вышел из дома. Надо было согласовать с Ферстером график караулов и вообще проверить, приказал ли растяпа-лейтенант выставить посты.

Вернулся он где-то через час. У угла дома стояла, согнувшись, Эльза, ее опять рвало.

— Шнапс, молоко или смесь? — спросил Юрген, когда Эльза наконец разогнулась.

— Нет, — шмыгая носом, сказала Эльза, — залетела, с Варшавы месячных нет, три месяца…

— Ну, ты даешь! Нашла время! — раздосадованно сказал Юрген. Никаких других чувств, кроме досады, он в тот момент не испытывал.

Эльза виновато опустила голову. Да, ее промашка. Но знал бы он, как трудно все соблюсти в этих антисанитарных условиях!

— Что ж так затянула? — спросил Юрген, уже помягче.

Эльза еще ниже понурила голову. Да, затянула, так ведь — в первый раз! Она даже не знает, как, и совета спросить не у кого, ни подружек, ни матери. Не у их же батальонного доктора, тот только и знает, что пули из ран извлекать да руки-ноги отрезать. Эх, если бы не в первый раз, то она тогда бы избавилась. Возможно, добавила Эльза и испуганно встрепенулась, а ну как милый мысли ее прочитает.

— Ты меня теперь разлюбишь, — заныла Эльза, — я некрасивая стану.

«Началось», — тоскливо подумал Юрген.

— Не разлюблю.

— Бросишь.

— Не брошу.

— Забудешь.

— Не забуду.

— Отошлешь.

— Отошлю, — твердо сказал Юрген, — нечего тебе на фронте делать. Как дойдем до своих, так сразу рапорт и подам. Все! — сказал он, прекращая дискуссию.

— А как уеду, так и забудешь, а как забудешь, так и разлюбишь, а как разлюбишь, так и бросишь, — пластинка пошла на второй круг. — А-а-а! — Слезы брызнули во все стороны.

Насилу успокоил. Вернулись в дом. Юрген сел за стол. Брейтгаупт, старый товарищ, поднял на него вопрошающий взгляд, потом чуть скосил глаза в сторону Эльзы.

— Залетела, — коротко сказал Юрген, у них не принято было скрывать свои проблемы от товарищей.

Брейтгаупт понимающе кивнул головой. Он давно это подозревал, но помалкивал по своему обыкновению. И, учитывая экстраординарность ситуации, выдал сразу две народные мудрости:

— Любовь не картошка, не выкинешь в окошко. — И немного погодя: — Любишь кататься, люби и саночки возить. [13]

Брейтгаупт был прав. Он всегда был прав, с ним невозможно было не согласиться. Пришел черед Юргена кивать головой, обреченно.

* * *

На следующий день, к вечеру, они достигли наконец позиций, где стояли свежие резервные части. И сразу попали в крепкие объятия. Жандармов. Те не были рады их видеть. Посыпались обычные вопросы: почему вы не сражались? почему вы отступали? почему у вас так мало раненых? Можно было подумать, что они предпочли бы увидеть перед собой не вполне боеспособное подразделение, а горстку ползущих изможденных солдат, оставляющих за собой кровавые следы на снегу. Да они были бы просто счастливы, если бы вообще не увидели их, если бы они все полегли на бесконечной польской равнине!

Так накрутив себя, Юрген отодвинул в сторону лейтенанта Ферстера, начавшего что-то бекать-мекать в свое оправдание, и коротко послал жандармов к черту, то есть к вышестоящему начальству.