Господин Президент, верните Ваню Найдёнова - Аркадий Макаров Страница 20

– Я её подожгу! – сказал я необдуманно.

– Ты что?! – испугался Юра. – Она же рядом живёт, и мы сгорим.

– Не сгорите, – говорю утвердительно, – у вас дом каменный!

– А крыша из соломы! Сгорим, как миленькие!

– Ну, ладно, поджигать не буду! А кочета точно убью, если он сам не окочурится.

Плакать бы нам и выть щенками от безысходной обиды за сломанную мечту, если бы не этот скандал с бабой Шурой.

У неё был праздничная куриная лапша, а у нас, по крайней мере, у меня дома, был допрос с пристрастием: зачем я убил «Шуркиного» кочета? Уши горели…

После этого случая мы как-то разошлись по интересам.

У меня появились другие друзья и забавы. А «Таня» уединился сам в себе. Хотя мы и встречались на улице и в школе, но разговор о нашем самолёте, так и не увидевшим небо, как-то уже не заходил.

Конец школьных лет, как кризис капитализма, подошёл незаметно и сразу. Вот итог, а вот порог! Порог один, а итоги разные. Иди, гуляй куда хочешь. А куда хочешь – там нас не ждали…

В те годы конкурс в учебные заведения был невероятный – выпускников уйма. Перед войной провидение больше заботилось о сохранении нации, а о не комфорте предстоящей жизни.

Но, «Таня», Юра Карев, свободно поступил в финансовое училище.

Нет, не забылись минутные связи бывшим комиссаром по продовольствию, который теперь служил в том же училище, хоть и не в большом чине, но при кухне.

А я в лётное училище так и не поступил. На медицинской комиссии по зрению доктор, придавив мне дощечкой один глаз, другим заставила читать в самой последней строке буквы, которые я с трудом, но угадал. А вот во втором глазе, когда дощечка отпала, мне помешали розовые круги, и я мог прочитать только третью строку сверху.

– Носи очки! – сухо сказала мне врачиха и крикнула следующего кандидата.

Не знаю, что у меня было с глазом, но очки я никогда не носил. Видел нормально.

Трагедия, конечно, была, но броситься под поезд или стреляться мне почему-то расхотелось.

В городе как раз шёл новый фильм «Высота», про монтажников-верхолазов, посмотрев который я снова воспрял духом: вот она, моя жизнь! Вот оно, небо, так близко и без лишних хлопот!

В отделе кадров меня взяли в бригаду монтажников с охотой и дали место в общежитии.

И я загулял…

В то время, когда мой бывший товарищ по детству грыз скучные цифири и осваивал строевую подготовку, я с весёлым народом учился: «плоское катать, круглое – таскать, а что не поддаётся – ломиком!». Учился сквернословить, с размаху выбивать пробку из бутылки, шерстить девок по рабочим общежитиям, и многому другому, которое мне и до сих пор мешает в жизни.

Как служил в армии Юра Карев, я не знаю. Но он купил своим мамкам новый деревянный дом, сам его обустраивал.

Как-то, будучи в Бондарях, я с удивлением увидел его с завёрнутыми штанинами, топчущего босыми ногами глину с размокшей и распаренной соломенной сечкой. На штанинах, как на казачьих брюках, алели лампасы. Я ещё пошутил, что, не генерал ли он?

– На материальном складе подобрал. Там такого добра… – и снова принялся топтать мешанину. – Вот сарайчик для кур решил оштукатурить.

Я предложил ему выпить, благо бутылка лежала тут же в пакете. Он наотрез отказался, сославшись на то, что за всю жизнь выпил только один раз, в Москве, рюмку шампанского при окончании академии. Курить он тоже не курил. И я, потомившись рядом без дела, пошёл искать более сговорчивого земляка.

Время оказалось для меня снисходительным. Несмотря на круговую молодость, мне удалось окончить технический институт, после которого я уже не «болтил гайки» и не «катал плоское», «круглое не таскал», и ломик из рук выпустил навсегда.

Работа на строительных площадках приучила меня к простоте общения, к лёгкости всевозможного приятельства и умения ценить человека, особенно ровесника, наглотавшегося в своей короткой жизни горестей и бед.

Долгие размышления в ночные часы привели меня в писательское сообщество. Я стал, к своему удивлению, членом Союза писателей СССР, сумев напечатать несколько книг стихов и прозы.

Литература была и стала для меня всем…

И вот я, по приглашению новой районной администрации, которая, наверное, где-то что-то слышала обо мне, пришёл прямо с вокзала в районный Дом Культуры, который мы раньше называли просто клубом.

Здесь, кажется, время застыло навсегда. Те же скамейки в зрительном зале, тот же скромный антураж сцены, где мне, наверное, придётся что-то говорить. Ведь зачем-то пригласили.

Народ уже на местах – и ни одного знакомого лица! Я, оглядываясь, стал выискивать, где бы присесть. Возле серьёзного в полевой форме генерала место было свободным и я, спросив разрешения, опустился рядом.

Потом меня в генерале что-то заинтересовало, и я повернулся к нему.

Господи, как мы постарели!

– «Таня», это ты?

– Ты, цыганок!

Угадал! Цыганом меня звали все школьные годы за смуглость кожи и кудреватую причёску.

Вот судьба! Шли разными дорогами, а встретились здесь.

Было видно, что генерала пригласили серьёзные люди. Генерал живёт в Москве. Большой человек! Он, наверное, и в Кремль вхож…

Порядки новые, а привычки старые. Демократы!

Меня, как потом оказалось, пригласили совсем случайно. Кто я и что я, здесь никто не знал, кроме пожилой седенькой библиотекарши, которая меня помнила ещё со школы. Работники администрации теперь, как и все «состоявшиеся» люди, книг не читают. Ценят одну книжечку – тоненькую и с крутыми записями цифр денежных знаков.

За кумачовой, ещё с прошлых времён, трибуной, бубнил председательствующий о том, как хорошо, что мы теперь все освободились от сталинских ужасов, какое благодатное время для предприимчивых людей делать деньги, и ещё что-то в этом роде.

Мы с генералом, объевшиеся такой дьявольской ложью, хлопали друг друга по плечам, обнимались, цокали языками, и не заметили, как нас пригласили на сцену.

Тяжело было стоять в родном клубе, у себя дома, где прошло всё моё нищее детство, и не увидеть ни одного знакомого лица. Горло перехватила спазма, и я, смяв продолжение стихотворения посвящённого родному селу, повернулся к генералу, сказав, что вот он ответит за меня, потому как нервы у него стальные и закалённые перестройкой.

Генерал говорил коротко и толково, посетовав на то, что вот, мол, шумит знамёнами праздник, а пригласили из дальнего времени только нас двоих…

Несмотря на кипящее солнечное марево, стол, накрытый в школьном дворике, был настолько обилен, что генерал, подхватив меня под руку, предложил сходить на речку нашу, Большой Ломовис, и там, в каком-нибудь омутке, накупаться вволю.