Спецназ в Афганистане - Алексей Чикишев Страница 20

Другая причина вооруженного сопротивления афганцев заключается в том, что в северных районах Афганистана и сегодня существуют тысячи кишлаков, в которых осели потомки мусульман, бежавших из Советской Средней Азии в 20–30-е годы. Безусловно, они сохранили в памяти рассказы старших поколений о кровавых методах «социализаций», поэтому их реакция на появление советских войск не ограничивалась написанием на глинобитных стенах своих жилищ лозунгов типа: «Афганистан никогда не станет Самаркандом и Бухарой». Потомки беженцев брали винтовки и шли воевать.

Третья причина заключалась в финансовой и материальной поддержке исламской оппозиции со стороны большинства арабских стран, США, Китая и некоторых западно-европейских государств. Эта помощь придавала моральную силу сопротивлению Моджахедов и материально питала «джихад», ибо на танки не пойдешь, имея в руках допотопное ружьё.

Количество моджахедов, которые активно, с оружием в руках участвовали в сопротивлении, было не так уж велико — максимум 50–200 тысяч человек. Во все годы войны в Афганистане проживала масса людей, превосходившая численность моджахедов в десятки раз. Это преимущественно женщины, дети, лица преклонного возраста или люди, просто не воюющие в силу различных причин, в том числе и мужчины. Все эти категории населения, на первый взгляд, не принимали участия в «джихаде», занимая нейтральные позиции. Так ли это?

Один из солдат спецназа, проходивший службу в Джелалабаде, сказал: «Я постоянно чувствовал, что мы воюем на враждебной земле, что все в кишлаках смотрят на нас волком». Аналогичные чувства к местному населению испытывали «рейнджеры» спецназа, которые почти в каждом афганце видели врага и в своем большинстве считали, что «даже те, кто не носил оружие, были «духами» или их помощниками».

И спецназ, и местное население были обречены на вражду и взаимную ненависть самой жизнью. Когда спецназ после своего декабрьского дебюта спустя некоторое время вернулся в Афганистан, там уже второй год велся «джихад», называвшийся в советских средствах массовой информации «необъявленной войной». К этому моменту позиции конфликтующих сторон были достаточно четко определены.

Афганское население научилось очень быстро и безошибочно выделять спецназовцев из общей массы советских военнослужащих не по форменной одежде, а по почерку их действий. Решительные, быстротечные и неожиданные набеги «рейнджеров» на территорию, находившуюся под контролем оппозиции, влекли многочисленные жертвы не только среди моджахедов, но и среди местного населения.

Мирные, безоружные люди довольно часто попадали под пули спецназовцев. Их гибель была вызвана не какой-то особенной кровожадностью военнослужащих спецназа, а теми обстоятельствами, которые возникают во время любых военных действий.

«Во время облета нашей зоны ответственности афганский автобус после третьей предупредительной очереди не остановился. Ну, и «размочили» его с НУРСов и пулеметов, а там оказались старики, женщины и дети. Всего сорок три трупа. Мы потом подсчитали. Один водитель жив остался». Эти слова принадлежат офицеру баракинского спецназа, который, безусловно, сожалел о гибели невинных людей, но ее главным виновником считал водителя афганского автобуса. Тот вместо того, чтобы остановиться после предупреждения, как это было принято по неписаной договоренности, стоило вертолету зависнуть над машиной, вдруг прибавил скорость…

Большинство военнослужащих частей спецназначения спокойно относились к фактам гибели гражданского населения, видя в них неизбежное зло, происходящее там, где идет война. Многие из них считали, что джентльменское отношение к местному населению есть непозволительная, роскошь в условиях партизанской войны и морализирование на эти темы лишь мешает выполнению боевой задачи.

В ходе действий спецназа были отмечены десятки случаев, когда мирные афганцы погибали ночью на караванных тропах, попадая под огонь рейнджеров, сидящих в засаде. «Наша группа открыла огонь по каравану по приказу лейтенанта. Я слышал крики женщин. После осмотра трупов стало ясно, что караван мирный, но раскаяния я тогда не испытывал», — признал бывший солдат лашкаргахского батальона, вспоминая о подобных случаях.

Офицер джелалабадского батальона, провоевавший в Афганистане два года, приводит аналогичный пример: «Убивали афганцев по незнанию. Ночью по караванной тропе идет семья кочевников, натыкается на засаду, и тут же ее уничтожают. За мою службу я знаю три таких случая».

Немало мирных жителей, не принимавших участия в «джихаде», поплатились жизнью лишь потому, что оказались в зоне действий спецназа или проживали в кишлаках, в которых на ночь останавливались отряды моджахедов. Во время ночных налетов спецназ резал и стрелял всех подряд, не интересуясь возрастом, полом и политической принадлежностью. Поди, попробуй отличи ночью, когда идет интенсивная стрельба, моджахеда от мирного, женщину от мужчины, которые к тому же что-то кричат на непонятном языке. Пока присмотришься — сам получишь пулю.

Другая причина, вынуждавшая спецназовцев убивать мирных афганцев вполне осознанно, была обусловлена «мерами предосторожности». Находясь в пустыне или горах на выполнении боевого задания в отрыве от главных сил, любая группа спецназа не могла допустить, чтобы ее местопребывание было раскрыто. От случайного путника, будь то пастух или сборщик хвороста, заметившего засаду спецназа или его стоянку, исходила вполне реальная угроза. Опыт первых лет войны в Афганистане показал, что афганец, отпущенный с миром, как правило, возвращался, ведя за собой отряд моджахедов.

Именно поэтому спецназ не мог позволить себе играть в гуманизм, когда ставкой была их собственная жизнь и выполнение задачи. Ветераны спецназа в своем большинстве говорят об этом, как о неприятной, но вынужденной необходимости. «По крайней мере, это честнее, чем лить крокодиловы слезы», — прокомментировал свои прошлые «грехи» один из солдат фарахского батальона.

Типичная ситуация произошла в Нангархаре зимой 1985 года. Группа афганцев, поехавшая на рейсовом автобусе в Пакистан, исчезла без следа в каменистой пустыне. Их следы отыскались несколько месяцев спустя. Родственники пропавших без вести совершенно случайно обнаружили на свалке разбитой техники, устроенной джелалабадским батальоном спецназа рядом с базой, тот самый злополучный автобус, изрешеченный пулями.

Кроме смертельной угрозы, которую так часто влекла за собой неожиданная встреча со спецназом, существовала еще одна причина, настраивавшая население многих приграничных с Пакистаном районов враждебно к «лихим рейнджерам». Спецназ громил не только караваны, доставляющие оружие, но и транспорт с продовольствием, медикаментами, различными товарами первой необходимости, предназначенными для населения, пусть и состоящего наполовину из родственников исламских партизан.

Офицер баракинского спецназа, владевший дари, рассказал о следующем разговоре, происшедшем между ним и пожилым афганцем из баракинской «зеленой зоны»: «Мы сменили в Бараках батальон из советской десантно-штурмовой бригады, к которому местные относились более-менее спокойно. Нас же очень быстро возненавидели. Старик, с которым я разговорился, объяснил, что раньше из Пакистана в их кишлак беспрепятственно шла продовольственная и иная помощь. Прибывший спецназ не только стал громить местные вооруженные отряды оппозиции и их караваны, но и начал перехватывать всю гуманитарную помощь для мирного населения».