Воздушный стрелок - Клаус Фритцше Страница 20

Пока плыли по Волге, мы, догадываясь о допросах, успели договориться, как будем объяснять наше происхождение. Нас могли и разъединить, поэтому не должно быть разных показаний. Сочинили сказку, якобы мы являемся экипажем дальнего разведчика, вылетевшего из Керчи для разведывания пароходного движения на Каспии. Пилот знал номер части и фамилию того командира, так что объяснения выглядели правдоподобно у всех троих.

После неожиданно доброго приема в астраханском порту нас посадили в черный ЗиС — роскошный восьмиместный лимузин — на заднее сиденье. Перед нами — два матроса с автоматами, а впереди — шофер и наш покровитель офицер-моряк. Ехали недолго, остановились, как позже узнали, перед комендатурой Каспийского флота.

Как мы и думали, — нас разместили по разным помещениям. И каким просторным — 6×6 метров. Есть софа, стол, стулья, большие окна с видом на порт. Смотрю, сижу, лежу, и так несколько часов. Появляется матрос с автоматом и движением головы объясняет, куда идти.

Читал я много о страшных событиях, которые происходили в России под властью коммунистов. «Коммунист» в моем понятии — убийца, жестокий и свирепый человек со зверскими нравами. Так отражалось в печати и кинокартинах. Да и наглядное подтверждение этому мы только что получили: издевались, убили командира, оставив его без помощи после ранения, это ли не зверство?

А теперь шагаю по длинным коридорам, за мной — великан в черном мундире с красной звездой на фуражке. Страх начинает проникать во все поры тела. Вдруг меня расстреляют?

Входим в комнату, там сидит офицер не в морской форме и еще человек в штатском. Предлагают садиться. В гражданском — это переводчик, по-немецки говорит с заиканием и страшным акцентом. Кое-как понимаю его вопросы, отвечаю медленно, в манере диктора по радио, и он меня понимает.

Офицер спрашивает, переводчик переводит, отвечаю на немецком, переводчик опять переводит, а офицер пишет и пишет. Этот ритуал тянется долго, пока не записывается вся эта ложь, придуманная еще на катере. Дают мне подписать. «Как же подписывать, я не имею представления, что там написано?» Переводчик с трудом переводит мне текст допроса с русского на немецкий. Думаю: «Все равно ложь, можно и подписать». Так и сделал.

Матрос вернул меня в прежнюю резиденцию. Женщина принесла ужин: кусок хлеба, кружку горячей воды и тарелку с горячей, желтой, зернистой массой, от которой идет непривычный и неприятный запах, аппетита не вызывающий. Заставляю себя есть, но запах и вкус пшенной каши отвратительный, так что не мог его переносить в плену еще долгое время. Ложусь на уютную софу и моментально засыпаю. Обращение офицера и переводчика было настолько человеческим, что душевное перенапряжение последних суток ослабело, а душа нашла забвение во сне.

Просыпаюсь от сигнала тревоги. Слышны выстрелы зениток. Знакомый матрос кричит и толкает меня вперед. Возникает мысль о расстреле в подвале — так показывали в кино. Однако слышу знакомый звук двигателей, это наши бомбят Астрахань. Боже мой, теперь нам конец — отомстят за жертвы от бомбежки.

В подвале большой зал, битком набитый людьми в военной форме, мужчинами, женщинами и детьми. Вижу пилота и механика, присоединяюсь к ним. Русские пытаются завести с нами разговор. Матрос, улыбаясь, подает клочок газетной бумаги, я даю понять, что не понимаю. Тогда он начинает крутить этот клочок, положив на него махорку, сформовал и предлагает мне эту гильзу склеить слюной. К моему счастью пилот имеет некоторый опыт и детально объясняет, что нужно делать.

Вот так впервые закурил махорку под взрывы бомб, которые сбросили на нас оставшиеся в строю товарищи эскадры № 100. Ранее вообще не куривший, с тех пор я стал курить махорку беспрерывно в течение шести лет. Вернувшись на родину, не мог привыкнуть к тогдашним сигаретам. Продолжал курить махорку, которую покупал у советских военных. От махорки все же пришлось отказаться, поскольку непривычный для немцев запах дыма стал отталкивать от меня людей.

Остаток ночи прошел, а наутро опять допрос. Та же картина, те же вопросы, ни малейшего отклонения от вчерашней программы. В помещении отдыха единственное развлечение — смотреть в окно. К вечеру опять вызов, на сей раз по другому пути. Вместе со следователем и переводчиком проезжаем по городу в том же ЗиСе, останавливаемся перед крупным зданием, идем по лестницам и коридорам в большой зал. Странная картина. Столы расставлены буквой «П» длиной метров в 10, они покрыты зелеными скатертями, на них графины с водой. А за столами сидит человек 30–40 в разных мундирах с погонами. В середине узенькая тумбочка, где мне предлагают сесть. Что это такое? Суд, что ли? Собираются устроить мне перекрестный допрос? Но все перекрывает мысль: будет ли теперь смертный приговор?

Возле впечатляющей фигуры офицера высокого чина с широкими золотыми погонами занимает место переводчик, и начинается допрос. Переводчик от чувства ответственности заикается еще больше, я все чаще его не понимаю, а тут начинают задавать вопросы и другие.

Ну, наконец, у меня прояснился ум. Они пытаются привести меня в замешательство и выбить из меня противоречия с протоколами, составленными на допросах до этого. Напряжение слабеет, и я начинаю играть свою игру. Переводчик попадает в замешательство оттого, что его вопросы я понимаю все хуже и хуже. Эта «забава» продолжается более часа, а настроение следователей на глазах становится все более неприветливым. Я им говорил все тоже, о чем мы договорились на катере. Поэтому я был спокоен — мои показания не могли противоречить тексту протоколов.