Секретные объекты "Вервольфа" - Андрей Пржездомский Страница 20

— Спасибо, Третьяков. Очень ценное наблюдение. Эта информация для нас крайне важна в связи с подготовкой штурма города. Впереди тяжелые уличные бои. Поэтому знать о замаскированных базах «Вервольфа», тайных складах оружия и боеприпасов, подземных бункерах и укрытиях — одна из главных задач, которые нам следует решать в ближайшее время. Прошу всех обратить на это особое внимание. В ходе допросов попытайтесь выяснить, что знают немецкие агенты про объект «Б-Зет», а этого вашего…

— Кюна, — помог Третьяков.

— Да, Кюна. Пусть допросит… — Ратнер оглядел присутствующих и, слегка усмехнувшись, закончил фразу: — Пусть допросит капитан Исаев.

После совещания, уже в пятом часу утра, офицеры разошлись по комнатам — кто на первый этаж этой же виллы, кто в соседние дома, занятые офицерами «штаба», связистами и обслугой.

Но ни на следующих допросах, ни давая письменные показания, ни один из немцев не упомянул о таинственном объекте «Б-Зет». Более того, Вальтер Кюн, которого допрашивал старший лейтенант Третьяков в первую ночь, обнаружил полные провалы в памяти и категорически отрицал, что что-либо говорил об этом объекте. Он десять раз повторял одно и то же, каждый раз называя три известные базы «Вервольфа», рассказывая во всех подробностях о том, как был завербован капитаном СД Фуссом в январе 1945 года, о том, какие предметы преподавали в разведшколе и какого цвета глаза у ее начальника Эрбриха. Но категорически отрицал, что ему что-то известно о кёнигсбергском объекте «из двух букв немецкого алфавита». Сколько Исаев ни бился, Кюн молчал об этом. Даже тогда, когда по указанию подполковника Ратнера на допрос пришел Третьяков и по привычке заорал на подследственного: «Говори, не то хуже будет!»

Товарищи подтрунивали над старшим лейтенантом: «Что, Третьяков, не обнаружил еще объект, где сидит Гитлер?», «Третьяков, какой тебе сегодня приснился сон на ночном допросе?».

Старший лейтенант злился, особенно, когда насмешки звучали в присутствии девушек управления. Однажды, когда от очередной насмешки Третьяков чуть было не вспылил, Катя громко, чтобы все слышали, сказала:

— Нечего смеяться над человеком. Я работала тогда на допросе и точно помню, что тот тощий немец говорил что-то про этот объект. И в тексте протокола так записано. Просто этот немец сболтнул, наверное, что-то такое, чего говорить ему было никак нельзя. Вот он и отказывается от своих слов.

Катя выпалила это все неожиданно для самой себя. Ей абсолютно не хотелось выгораживать или заступаться за старшего лейтенанта, и, поймав удивленный взгляд Третьякова, заспешила к двери.

После нескольких допросов одного немца разыскники передали оперативникам. Похоже там наклевывался вариант с перевербовкой и направлением его, теперь уже как нашего агента, в Кёнигсберг. Оперативная игра — высший пилотаж контрразведывательного искусства.

Остальных же диверсантов этапировали дальше, им предстоял отнюдь не долгий путь: кому в лагерь, кому во внутреннюю тюрьму на Лубянке, кому — получить пулю в затылок за расстрелы советских партизан и парашютистов. Правда, через некоторое время до контрразведчиков дошла весть о том, что один из диверсантов был задушен в своей камере где-то далеко отсюда.

Поскольку сведений об объекте «Б-Зет» больше не поступало, а шутки над старшим лейтенантом Третьяковым уже надоели, все довольно быстро забыли об этой странной аббревиатуре.

Правда, подполковник Ратнер где-то через неделю на совещании оперативного состава, когда разбирали факт задержания на одном из контрольно-пропускных пунктов трех немцев, оказавшихся агентами разведки, попросил начальников отделов управления контрразведки и начальников подразделений «СМЕРШ» в частях обращать особое внимание на сведения, касающиеся подпольных баз на территории самого Кёнигсберга.

— Чем раньше мы об этом будем знать, тем лучше, — подчеркнул подполковник.

Но в очередную докладную записку начальнику Главного управления контрразведки «СМЕРШ» сведения об объекте «Б-Зет» не попали. Контрразведчики хотя и нередко пользуются «оперативной информацией, нуждающейся в дополнительной проверке», но докладывать наверх непроверенные данные не спешат. А то ведь начальство может и спросить, а что же сделано для того, чтобы получить более достоверные сведения.

Катя никак не могла понять, что с ней происходит. После того случая, когда она вступилась за старшего лейтенанта Третьякова, над которым все подшучивали по поводу таинственного объекта, он стал как-то странно смотреть на нее. Если совсем недавно он намеренно даже не замечал ее присутствия, то теперь она нередко ловила его взгляд, когда вдруг случайно сталкивалась с ним в холле или на лестнице. Несколько раз она печатала протоколы допросов, которые проводил Третьяков. На этот раз попадались одни женщины, завербованные гестапо.

Сначала привезли задержанную в Лабиау при фильтрации [57]двадцатипятилетнюю девушку-украинку, которая была завербована гестапо в пересыльном лагере в Кёнигсберге для выявления лиц, проводящих антифашистскую агитацию и готовящих побег. Потом некую Воронину из города Струги Красные, которая сама выразила готовность помогать гестапо якобы для того, чтобы отомстить за репрессированного органами НКВД отца, бывшего помещика. Еще была немка Каумштадт, которая работала стрелочницей на сортировочной станции и, как агент железнодорожной полиции, помогала гестапо выявлять противников нацистского режима среди немецких рабочих и служащих.

Вопреки обыкновению старший лейтенант Третьяков ни разу не сорвался на крик, хотя слушать рассказы этих жалких женщин было нельзя без чувства гадливости и омерзения. Предатель, даже если это молодая симпатичная женщина, всегда остается предателем — высшим символом человеческой подлости и вероломства. Слезы, оправдания, попытки объяснить сиюминутной слабостью или безвыходностью своего положения — все это только усиливало раздражение против этих женщин, желание поскорее закончить обременительное для души и сердца занятие — выслушивать их исповеди. Катя несколько раз замечала, как старший лейтенант бросал на нее долгий вопрошающий взгляд, как будто спрашивал ее, когда же наконец закончится эта изнуряющая работа. Но надо было задавать вопросы, получать на них обстоятельные ответы и тщательно фиксировать все в протоколе.

Однажды, когда подследственную увели, кажется, это была немка стрелочница, Катя еще занималась оформлением протокола, а девушка-переводчица складывала свои листки, старший лейтенант задумчиво сказал, обращаясь к обеим:

— Неужели у этих стерв есть любящие мужья? — И, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты.

Утром на следующий день Катя встретила старшего лейтенанта Третьякова у входа в особняк. Он тщательно очищал свои сапоги от налипшей грязи.

— Вот, ночью ездили на фильтрационный пункт. Весь измазался, — проговорил извиняющимся тоном Третьяков. — А сейчас вызывает подполковник. Увидит грязные сапоги — выгонит из кабинета!