Майор из Варшавы - Николай Дмитриев Страница 2

— Так… И что же пан поручик об этом думает?

— Мне кажется, это правильно…

Мышлаевский хотел еще что-то сказать, но долетевший снаружи шум заставил его обернуться. У входа послышались веселые голоса, и в дверь ввалился широко улыбающийся поручик Вукс.

— Владек, наконец-то! — пан Казимир бросился ему навстречу.

Вошедшие вместе с Вуксом офицеры переглянулись, и инженер-капитан, деликатно кашлянув, шагнул вперед.

— Разрешите присутствовать, пан майор?

— Да, да, конечно! Все идите сюда.

Торопливо вытащив карту, майор расстелил ее на столе.

— Рассказывай, Владек…

Некоторое время поручик молча рассматривал лист десятиверстки и, собравшись с мыслями, начал:

— Из того, что я узнал, складывается впечатление, что немцы рвутся вдоль Брест-Литовского шоссе. Думаю, продвинулись километров на двести. Русские лесными дорогами отходят. Мы пока что в нейтральной зоне. Вряд ли в нашу глухомань пошлют войска. Вот у железной дороги бои и бомбежки страшные.

— Русские решили отходить? — быстро спросил майор.

— Не похоже… — Вукс наклонился над картой. — Бои жестокие. Под Холопичами горелые танки километров на сорок разбросаны, сам видел.

У второго пилота, пораженного таким необычным счетом боевых машин, вырвалось:

— Так сколько же у русских танков?

— В 39-м они нам предлагали 10 тысяч. — Подчеркнуто сухо ответил пан Казимир и повернулся к Вуксу. — Продолжайте, поручик…

— Это под Холопичами горелые, — повторил Вукс, и его палец скользнул к самому обрезу карты. — А тут картина другая. Имею сведения: отсюда, с юга, русские наносят мощный контрудар силами своих бронетанковых частей и имеют успех. Под Вербой вообще они одну или две немецкие танковые дивизии разнесли в дым. И еще о русской технике. С юга наступают совсем другие танки. Новые. Сильнейшее вооружение и броня, которую немецкие пушки не берут.

— Это точно, Владек? — сейчас даже пан Казимир удивился.

— Совершенно точно, пан майор. Наш человек слышал разговор немецких офицеров.

Ни слова не говоря, майор показал по карте направление немецкого наступления, потом русского контрудара, явственно перерезавшего вторгнувшийся через границу клин и, подняв голову, поочередно посмотрел на сгрудившихся вокруг офицеров.

— Ну, так каково ваше мнение?

Все молча рассматривали карту, и только поручик Мышлаевский спросил:

— И что? Так и будем ждать?

Вопрос Мышлаевского заставил пана Казимира вскинуть голову.

— Нет, не будем! Мы можем запросить Лондон и на гидросамолете вывезти, что удастся. А можем… — Пан Казимир многозначительно помолчал. — Связаться с Москвой.

Офицеры недоуменно переглянулись, и только один Мышлаевский, знавший почему пан Казимир заговорил о Москве, остался невозмутимо спокойным.

— Да, да, с Москвой… — подтвердил пан Казимир. — Располагаю сведениями, что Лондонское правительство намерено вступить в переговоры с русскими на предмет военного соглашения.

Выждав эффектную паузу, пан Казимир распорядился:

— Поручику Вуксу отдыхать. Поручику Рыбчинскому выйти на ближайшую магистраль, где могут быть русские и установить с ними связь. Нас пока представить только как польский отряд, желающий бороться с немцами. Смею надеяться, с такими предложениями к русскому командованию уже обращались, — добавил пан Казимир и ладонью, словно стараясь упрятать, закрыл на карте район базы…

* * *

После июньской выброски Петро, к своему удивлению, был отправлен в распоряжение Лянддинста, или сельской полиции, формировавшейся в целях охраны имущества совхозов и прочего сельскохозяйственного добра.

Управление этого самого Лянддинста было почти на окраине, так что Петру пришлось топать через весь город к старым царским казармам. Здесь на плацу человек тридцать «хлопцив» в пошитой на австрийский манер форме и касках, с нарисованным «жовто-блакитным» щитом, били сапогами по утрамбованной годами земле и самозабвенно горланили:

Нам поможе Святый Боже

и Пречиста Маты! Га!!

Нумо, хлопци, вси до зброи,

двичи не вмираты!..

Под дружное гаканье старательно вышагивавших «хлопцев» Петро спокойно миновал плац и, сориентировавшись, направился к маленькому флигелю, в котором, судя по желтой кирпичной дорожке и часовому у входа, должно было размещаться управление.

Петро не ошибся. Здесь еще только размещались, и захлопотанный дежурный, просто махнув рукой, показал комнату, куда следовало идти. Меланюк приоткрыл дверь и, увидев стоявшего к нему спиной человека в «цивильной» рубашке, недоуменно начал:

— Я перепрошую… — но как только хозяин кабинета повернул к нему голову, Петро радостно вскрикнул: — Пане инженер! Пане Длугий, доброго дня, то ж я, Меланюк…

— Вижу что Меланюк.

Длугий потянул к себе висевший на спинке стула мундир. Едва разглядев крученые погоны, Петро вытянулся и гаркнул:

— Герр гауптман! Прибув за призначенням! До Лянддинста!

— Ага, будешь теперь сельхоздобро охранять…

Длугий усмехнулся, надел мундир, взял лежавшую с края стола папку и сел. Небрежно полистав бумаги, он откинулся на спинку стула.

— Вообще-то тобой довольны, пан Меланюк, — Длугий хитро прищурился — Чи може герр Меланюк, а?

— Шуткуете, герр гауптман… Мене, якщо називати, треба «г» на «х» змінювати…

Длугий совсем завалился на спину и громко захохотал:

— Молодец! Знать свое место в нашем деле — большой плюс. — Длугий резко оборвал смех. — Интересуюсь, как ты свое будущее представляешь?

Петро никак не мог понять, чего от него хочет Длугий, и подобрался.

— Це що ви маете… На зараз?

— На потом. Как через пару месяцев большевиков расколотим.

— А чого ж тут думати? — Петро хитро прищурился. — Як ви, наприклад, пане гауптман, будете у маетку, то я б хотел хуторочек, од вас десь неподалик…

— Хуторок-то небось с трактором? — улыбнулся Длугий.

— Та навищо? Мени б коней! Дви запряжки…

— А то и три! — Длугий коротко хохотнул, и его настроение неуловимо сменилось. — Ну а до своих, украинских панив, ты как?

— До яких? — Меланюк нутром почуял опасность вопроса.

— А до тех, что друг другу «пиф-паф» делают?

— А до тих, я перепрошую, я видношення не маю…

От плохо скрытого внутреннего волнения на лице Меланюка выкатились желваки.

— При чем тут отношение! — неожиданно рассердился Длугий. — Меня интересует, чья работа? У вас об этом что говорят?