Кровавое безумие Восточного фронта - Хельмут Нойенбуш Страница 19

В тот период в Ворошиловграде находилось 4 ООО пленных. В этом городе располагался крупный паровозостроительный завод, полностью разрушенный во время войны. Вот его мы и отстраивали. Нам предстояло устанавливать на бетонный фундамент станки, вывезенные из Германии и Австрии после демонтажа предприятий. А нашим специалистам, тоже из пленных, работе на этих станках планировалось обучать местную молодежь.

Декабрь 1945 года

Пару недель или больше мы в двадцатиградусный мороз посменно разгружали уголь и дрова из вагонов на путях товарной станции. Тогда я отморозил большой палец — деревянные подошвы от холода не предохраняли. Слава богу, наш лагерный врач, уроженец Линца, сумел его вылечить, иначе бы мне не избежать ампутации.

После этого я снова вернулся в нашу рабочую группу, состоявшую из 20 человек. Меня назначили бригадиром. Кое-кому из наших это явно пришлось не по нраву. «Ты, зеленый, загоняешь нас!» — не уставали повторять они. Но ведь по-другому было нельзя — необходимо было не только выполнять, но и перевыполнять норму — это давало возможность получать увеличенный рацион.

Следует упомянуть, что вследствие постоянного недоедания мы, заключенные, едва дотягивали до 50 килограммов веса. Чему удивляться — таков был результат хронического многолетнего недоедания. Все наши мысли вертелись вокруг жратвы, поэтому мы и вкалывали. К тому же те, кто систематически перевыполнял норму, не работали по воскресеньям.

У нас в лагере висели две черные дощечки. И вот на них фиксировались результаты нашей работы. Слева перечислялись отстающие группы, справа — передовики, перевыполнявшие норму. Вот такие стимулы использовали русские. Комендант лагеря постоянно говорил: «Пленные нам нужны для восстановления разрушенного за годы войны народного хозяйства. Все, что немцы разрушили, должно быть восстановлено».

Кроме того, вывесили еще одну дощечку, на которой по-русски и по-немецки было написано:

«Каждый военнопленный обязан внести свой вклад в восстановление!»

На фабрике были три доменные печи. Две работали, а в третью во время войны попала бомба. Вот мы ее и восстанавливали, работая в три смены. Отбойными молотками мы разрушали старые стены, строительный мусор отвозили на ручных тележках к вагонам и выгружали его в них. Смена продолжалась 8 часов, работать приходилось без перерыва. В свободное же от работы время все наши помыслы были направлены на то, как и где раздобыть поесть. Один из нашей группы, его звали Хайцман, он был из Зальцбурга, всеми способами старался увильнуть от работы. Но зато был мастером по части разного рода раздобываний. Русская женщина-работница в литейной замешивала из муки и еще чего-то массу для обмазывания литейных форм. И вот этот Хайцман ухитрялся время от времени стащить муки. А потом на импровизированных противнях из листов железа выпекал лепешки на всю нашу группу.

Однажды мы в разрушенном бомбами помещении цеха отсортировывали металлолом. И нашли две двуручные пилы. Я сразу же сообразил, что их вполне можно будет обменять на еду. Гельмут Покш очистил их от ржавчины, заточил. А я поинтересовался у одной русской складской рабочей, не нужна ли ей пила. Женщина попросила принести посмотреть, что за пила. Пила ей подошла, она взяла инструмент, опоясалась им и ловко накинула поверх телогрейку. Видя изумление на моем лице, пояснила, что, мол, ей еще предстоит тайком вынести пилу с территории завода. От нее мы получили 3 кило хлеба и три пачки махорки. Вторую пилу Гельмут Покш притащил на кухню, там работали только местные гражданские. Старший кухни просиял, дескать, а я только думал, где достать пилу напилить дров. И за это исправно выдавал нам лишних пол миски каши.

К концу смены всегда появлялся начальник — проверить, как идет работа, и записать, на сколько мы выполнили или перевыполнили норму. Я тем временем чуточку освоил русский и не упускал случая убедить его, что, мол, лучше нас никто не работает. Перед выходными мне как бригадиру выдавали листок, где указывались результаты проведения работ, мы регулярно перевыполняли норму на 120, а то и на 140 %. Я сдавал листок в контору, и уже на его основе рассчитывались нормы питания на всю следующую неделю. Так проходили дни, недели и месяцы.

Май 1946 года

Между тем я уже пробыл в плену на принудительных работах в России ни много ни мало два года. А мои родные представления не имели, что со мной, где я и жив ли я вообще. Воображаю, как они тревожились.

Но вот однажды меня срочно вызвали в отдел кадров. Я шел туда со смешанными чувствами. Ну, что там опять? За письменным столом я увидел лейтенанта. «Вы, как хороший работник, имеете право написать домой», — объявил он. Я был на седьмом небе от счастья. Впервые за два года я смогу сообщить о себе моей исстрадавшейся семье радостную весть. Разрешалось написать всего-то пару строк, естественно, никаких жалоб — все письма подвергались цензуре.

Вот что я написал:

«Дорогие родители! Я нахожусь в русском плену. Я здоров, со мной все хорошо. Сердечный привет вам от вашего сына Лоиса. С нетерпением жду встречи с вами!»

Этот же лейтенант позволил мне сходить на вещевой склад и взять для себя новые штаны и рубаху.

На вечерней поверке комендант лагеря сообщил мне: «Нужно 55 человек для отправки в Москву на работы, в ближайшие дни будем составлять список из добровольцев».

В ту ночь мы почти не спали. Все совещались, прикидывая за и против. Стоит ехать или нет? Какие будут в Москве условия? Может, хуже, а может, лучше. К мнению Гельмута Покша мы прислушивались. А он и еще несколько человек решили ехать. Я считал, что каждый должен решать сам. С другой стороны, все же лучше было ехать всем вместе — все уже успели притереться друг к другу за время пребывания в Ворошиловграде. Помогаем друг другу. А это очень важно.

Во время работы только и разговоров было, что про Москву. Соответственно, и на работе это не могло не отразиться. Вечером мы все же решили, что назавтра целой группой явимся в контору — мол, записывайте всех. Так и сделали. Нас записали. Пришлось прождать еще несколько дней, пока не набралась группа из 55 человек.

Неделю спустя на вечерней поверке нам объявили: «Для добровольцев, отъезжающих в Москву, завтра выходной».

Похоже, дело завертелось, подумал я.

На следующий день после того, как все группы отправились на работы, в 7 часов всех нас выстроили с вещами. Майор проверил наши документы, врачиха провела медосмотр. Затем мы направились сначала в наш основной лагерь, там нас передали лейтенанту и двум охранникам, которые доставили нас на вокзал. Эти же конвоиры охраняли нас все пять дней поездки в пассажирском поезде, они же заведовали большим мешком с сухим пайком. И мы ни слова не сказали, когда они, бессовестно выгрузив часть еды, тут же продали ее пассажирам.

На харьковском вокзале пришлось довольно долго дожидаться пересадки. Нас разместили под охраной в углу зала ожидания. Время шло, а мы никакой еды не получали. Попытались возмутиться. «Не хотите кормить, отправляйте нас назад в Ворошиловград!» Пришел лейтенант и успокоил нас. Час спустя он привел нас в какой-то пункт питания, мы получили там суп и каши.