Бригада уходит в горы - Равиль Бикбаев Страница 18

— Привал! — на рассвете скомандовал командир роты.

Трупом я свалился на мокрую от росы землю.

— Встать! — я лежу, я умер, не трогайте меня, — Встать! — пинок под ребра, поднимаю голову и смотрю, как командир взвода лейтенант П*** заносит ногу для нового удара, вежливо так меня спрашивает, — Кто за вас ефрейтор, огневую позицию оборудовать будет? — рычит — Встать!

Ну, как откажешь в такой деликатной просьбе? Встал, отстегнул малую саперную лопатку, пошел копать. Покопали. Окопались. Время жрать. Все достают сухпайки, я гордо отвожу от жратвы голодный взгляд, у меня одни патроны.

— Ей придурок, быстрей сюда иди, — крайне тактично и вежливо приглашают меня откушать Муха и Лёха.

Я не пошел, я полетел к раскинутой плащ-палатке, на которую был вывален сухпай. О! Изысканнейший вкус черного заплесневелого сухаря. О! Изумительный аромат консервов «минтай в масле». Помню и сейчас как трещало у меня за ушами, когда я вас уплетал.

Через сутки безрезультатных поисков вернулись в часть. Стертые до кровавых мозолей ноги, неподъемные чугунные руки, омертвевшая спина. И стыд за то, что был нахлебником у ребят. Такой значит, был итог боевого крещения. Правда, романтично?

Но ничего через пару выходов, небольших перестрелок, стал я вполне приличным солдатом. На войне быстро учатся. Из пулемета бил не хуже чем иной снайпер из винтовки с оптикой, подошвы ног заросли мозолями. Мышцы спины и пресса специально тренировал, на самодельном тренажере «римский стул», остальные мышцы на турнике. Вечером коли было настроение вел учебные драки с Филоном. Каждый вечер качался, чтоб не сдохнуть в горах. Ну а дыхалка у меня отличная была. Я ведь не один такой был, все кто хотел нормально служить, так делали, с разным успехом, но делали. Кто нормально хотел… но были и другие…

Выписка из боевого формуляра в/44585

Разок в самом начале закинули нас в горы, перевал блокировать. Закрыли мы его постами. Ноябрь, в горах холодина, ветер косточки продувает и пересчитывает, негде от него спрятаться на вершине. Был у меня приятель, еще по учебке, вот с ним на пару, на посту стояли. От ветра ямку откопали, вроде окопа, укрылись, сухпай пожевали, прижались друг к другу теплом общим погреться. Только чувствую запашок пошел, специфический, говенный, толкаю приятеля, а он сомлел. Ладно думаю пусть кимарит, а хоть ветер был, но запашок всю ночь стоял. Что за чудо? Обкакался «дружок» мой, обосрался если точнее. Прямо в штаны навалял. Утром я это заметил по штанам его, но промолчал, мало ли чего случилось, может заболел дизентерией. Дальше по горам двинулись походом, а этот не может идти и все, взяли у него всю его амуницию та еще тяжесть, даже свой автомат и тот отдал засранец. В горах каждый грамм тонной давит, а тут еще и чужое нести, очень тяжко. Но несли, куда деваться, не бросать же добро. Перестрелка небольшая была, так ничего страшного, пульнули по нам издали из винтовок, да никого даже не зацепили, мы в ответ из автоматов и пулеметов, огоньку дали. Вороги наши и свалили, не пошли на огневой бой, ушли. Мы дальше двигаем. Смотрю где «дружок»? А нет его! Перестрелка закончилась, тут он и нарисовался, оправдывается, болею мол, да еще и без оружия, вот и спрятался. Ладно, с кем не бывает. Вернулись домой в бригаду, его к врачу отправили. Оттуда из ПМП (пункт медицинской помощи) он в роту уже не вернулся, через денек встретил его в офицерской столовой, объедки он за штабными офицерами убирал, холуйком стал. И такое бывало.

Ну а меня на операции, уже постоянно брали, своим я в роте стал. Далеко не на каждой операции были перестрелки, раненые и убитые. В ноябре-декабре восьмидесятого года боевых потерь у нас в роте не было. Так это у нас, а у них? Были. Я тоже стрелял, а куда деваться, выбора то не было. Как первый раз произошло? Он в горах в меня из винтовки бабахнул и промазал, а я нет. Дал короткую на три патрона очередь из пулемета, был человек и нет его. Рассматривать убитого не стал. Мимо прошел, а потом…

Потом я стал ждать когда же муки совести меня донимать начнут, морально готовился к душевным страданиям. А вот нет их и все. Желудок исправно вырабатывает сок, аппетит отменный, сон беспросыпный. Настроение самое обычное, мысли все насквозь заурядно — практичные. Вот тут то я и испугался. «Ну, — думаю о себе, — урод ты моральный. Атавизм ходячий. Как же это так? Вот у всех душевные муки есть, а у тебя нет? Урод, точно урод» Стал осторожненько ребят расспрашивать: что да как? А у нас на эту тему никогда не разговаривали. Вроде как и нет никаких убитых, вроде как по мишеням мы стреляем.

— Ты это о чем? — подозрительно смотрит на меня землячок Колька когда я как-бы издалека разговор завел.

— Ну Коля понимаешь… — попытался я объяснить свое недоумение.

— Выбрось эту херню из башки, — выслушав меня категорично посоветовал он и зевнув спросил, — ты не знаешь чего сегодня на ужин дадут?

Ладно, не хочешь говорить я других спрошу:

— Муха, слышь, — вечером после ужина перед входом в палатку, задерживаю я дружка, — а вот ты когда своих первых завалил чего испытывал?

— Ничего, — пожимает плечами Муха и встревожено интересуется, — у тебя чего живот что ли болит?

— А тебя совесть не тревожит? Ничего не снится по ночам? — отводя взгляд и понизив голос спрашиваю я.

— Точно, мне сегодня такая баба приснилась… — мечтательно протянул и заулыбался Муха, — просыпаюсь, а совесть как дубовый кол стоит.

Все ясно. Никто на эту тему говорить не хочет. Все под внешней бравадой скрывают свои душевные переживания и страдания. Только я чурбан бесчувственный. Нет ну почему? Я же помню, когда книжки читал, то чуть ли не до слез героям в их душевных муках сопереживал.

— Филон, — уже перед отбоем после тренировки резко и неожиданно спрашиваю я, — ты когда человека убил, что чувствовал?

— Никого я не убивал, — прекратив отряхивать приставшую к одежде пыль изумленно смотрит на меня Филон, — кости бывало че ломал, а больше ничего.

— Да я сам видел как ты духа завалил, — возмущенно повышаю голос я, — помнишь на последней операции.

— Так он же в меня стрелял, — пораженно заморгал глазками Филон и недоумевая спрашивает, — ты чего обкурился что ли?

— А что дух по твоему не человек? — все настаиваю и настаиваю я.

— Человек наверно, — ладонями продолжив отряхивает х/б от приставшей глины безразлично отвечает Филон.