По ту сторону фронта - Георгий Брянцев Страница 18

— Вы понаблюдайте, какая кругом неразбериха, паника, — продолжал сосед. — Словно Содом и Гоморра, а война-то ведь лишь два месяца, как началась.

Он настойчиво доказывал, что советский фронт лопнул по всем швам, что германская армия движется неудержимо, что сопротивляться нет смысла да и невозможно.

— А что немцы захватили, того они никогда не отдадут, — уверял попутчик. — В этом будьте уверены. Я вот не пойму, куда и зачем бегут мирные жители? Чего они этим хотят достигнуть? Бросают насиженные углы, хозяйство, имущество, несутся очертя голову куда-то на Урал, в Сибирь, в Среднюю Азию. Я бы хотел спросить: кто их там ожидает? Кому они нужны? Ну, я понимаю, коммунисты, комсомольцы бегут, — с этими у немцев разговор короткий. А вот рабочие, колхозники, рядовые служащие, зачем им бежать?… Непонятно. Непостижимо. Наслушались сказок о зверствах и потеряли рассудок. Что касается меня, то уж извините… Дураков нет. Бросать жену, детей или тащить их куда-то с собой не собираюсь. Жил неплохо, а жить буду еще лучше…

В Унече Багров не явился на сборный пункт, а направился в сторону дома, на запад.

Первая его встреча с немцами произошла в маленькой деревеньке, в пятнадцати километрах от родного села. Багров заночевал у старика колхозника, а когда проснулся, в деревне были гитлеровцы.

Перепуганный старик запихивал что-то в мешок, собираясь бежать в лес, и звал с собой Багрова. Тот отказался. Коль скоро он возвращался в родные места, куда уже пришли немцы, то зачем же бежать от них? Надо было знакомиться. Он быстро поднялся с полу, натянул сапоги и вышел во двор. Три здоровых солдата с расстегнутыми воротниками кителей, потные и запыленные, входили с улицы во двор.

— Хальт! — рявкнул один из них, и все трое направили на Багрова автоматы.

Багров не понял, что от него требуют, сказал на всякий случай «здравствуйте» и подал паспорт. Солдат, не обратив никакого внимания на документ, тычком ударил Багрова в лицо. Тот покачнулся, но устоял. Только в голове загудело, запрыгали искры перед глазами.

— Сволочь! Русиш! — крикнул фашист и теперь уже с маху ударил Багрова по лицу раз, другой, третий.

Багров упал и очнулся, когда солдаты уже ушли.

К родному селу, где жили жена Марфа и шестнадцатилетняя дочь Анюта, Багров подошел на седьмые сутки поздней лунной ночью. В селе стояла глубокая тишина, поразившая его. Ни лая собак, ни крика петухов. Оставалось пройти сосновый перелесок, подняться на пригорок, а с него все село было как на ладони. Багров перевел дух, посмотрел кругом, легко взбежал на пригорок и остановился. Он хотел крикнуть, но голоса не было и горло сдавили спазмы; хотел двинуться, но ноги точно вросли в землю и отказались идти. Села не было, оно сгорело. Багров со стоном опустился на землю. Он посидел так несколько минут, глядя немигающими глазами на пепелище. Исчезло более двухсот дворов, остались груды пепла, да, как могильные памятники, стояли кирпичные печи с устремленными вверх длинными шеями дымоходов. Только справа, под черной стеной леса, белели две-три уцелевшие избушки.

Тяжело поднявшись и покачиваясь, он побрел к уцелевшим домам. По пути он пытался отыскать глазами хотя бы следы своего дома, но огонь сделал неузнаваемым даже само место, где стояло село.

В избе, к которой Багров приблизился, было очень тихо. Он толкнул дверь и шагнул в темноту. Послышались шорохи, шепот. В комнате стояла духота. Кто-то чиркнул спичкой и зажег коптилку. Багров огляделся. Изба, состоявшая из одной комнаты, была битком набита женщинами и детьми. Они спали на полу, на скамьях, на печи, на единственной кровати. Негде было даже повернуться, сделать шаг, и Багрову пришлось стоять у входа не двигаясь.

Женщины рассказали, что село сожгли эсэсовцы дней двенадцать назад. Жена и дочь Багрова ушли в леспромхоз.

Багров облегченно вздохнул и, не чувствуя уже никакой усталости, зашагал дальше.

В леспромхоз немцы редко заглядывали, им там нечего было делать. Все население леспромхоза состояло из полусотни человек, преимущественно женщин. Делами здесь вершил назначенный немцами староста Полищук, которому перевалило за шестой десяток. Собственно говоря, и дела-то все его сводились к заготовке и вывозке дров в город по нарядам управы. У Полищука были два помощника — полицаи, дезертиры из Красной армии. Трудно сказать, как повел бы себя дальше староста, если бы партизаны не взяли под контроль его деятельность. На второй день после назначения Полищука старостой около его дома в сумерки появились пять верховых. Двое слезли с коней и смело вошли в дом, трое остались с лошадьми. Никого из вошедших Полищук не знал. Произошел очень короткий разговор.

— Мы партизаны! — отрекомендовался один из гостей.

Полищук вздрогнул, но ничего не сказал.

— Нам известно, что ты не по доброй воле согласился быть старостой, — тебя назначили помимо твоего желания. Но коль уж ты стал старостой, слушай наши условия: делай свое дело, но людей не обижай. Загубишь хоть одного советского человека, записывай себя в покойники…

— Что вы, что вы, товарищи! — замахал руками Полищук и, бледный, опустился на скамью.

— Смотри! — строго предупредил гость. — Был до этого честным человеком, будь таким до конца. Не продай свою совесть. Мы тут хозяева, а не немцы. Понял?

Полищук испуганно закивал головой.

— Вот и все!

Партизаны исчезли так же внезапно, как и появились.

Это были начальник разведки Костров и командир взвода Рузметов со своими подрывниками. Заехали они сюда неспроста. В леспромхозе жила Анастасия Васильевна Солоненко, истопник, вдова сторожа леспромхоза. Она оказывала большие услуги партизанам с первого дня борьбы. Через нее поддерживалась связь с городом и, в частности, с Беляком. Анастасию Васильевну надо было сохранить во что бы то ни стало.

Полищук доводился Багрову дальним родственником, и когда к нему прибежали из сгоревшего села Марфа и Анюта, он приютил их и определил жить в пустовавшую избенку. Марфа пошла, как и все женщины леспромхоза, работать на заготовке дров, а Анюта устроилась в городе и жила у деда — Михаила Павловича Кудрина. Там их и застал Багров. Сам он тоже пристроился в леспромхозе. Работы всем хватало, жизнь как будто налаживалась.

Но вот в конце сентября произошло событие, окончательно решившее судьбу Багрова.

Как-то вечером из города неожиданно приехала на попутной крестьянской подводе Анюта. Бросившись к отцу на шею, вся в слезах, она рассказала, что ее хотят угнать на работу в Германию.

Всполошилась и мать.

Багров пытался успокоить жену и дочь, хотя сам волновался не менее их.

— Все обойдется, — говорил он. — Уехала, и хорошо. Живи тут. Не будут они за тобой гоняться.

На всякий случай он пошел к Полищуку и рассказал обо всем.

Староста забрал повестку, которая обязывала Анну явиться на сборный пункт, и сказал, что уладит все через управу.