Чеченская обойма - Валерий Горбань Страница 17

Сердце колотилось, плясало, наполняя уши звоном и прогоняя бешеными толчками кровь через виски: грум-грум, грум-грум, грум-грум… Ноги еще хранили то ощущение невероятной легкости, с которой они бросили через окоп ставшее невесомым тело. Руки же, наоборот, налились горячим свинцом и продолжали сжимать винтовку, от штыка которой, через бешено пульсирующие пальцы, прямо в душу прошел мягкий хруст разрываемой металлом человеческой плоти. А капелька пота, скатившаяся со лба в уголок губ, вновь принесла с собой тот страшный упоительный запах-вкус, что каждый раз багровым хмелем ударял в голову, наполняя все существо диким первобытным возбуждением:

— Я убил Его! И я жив!

Винтовка была мосинской трехлинейкой. Той самой, с которой шагали революционные солдаты и матросы по страницам букваря и поднимались в атаку красноармейцы в кинохронике Великой Отечественной.

А у Него был карабин. Черный, короткий, с плоским штыком. Его мундир был похож на форму немецких солдат. Но ни витых погон, ни орлов, ни крестов Виктор не помнил. Просто китель. С карманами на груди. В левый нагрудный карман и входил длинный четырехгранный штык трехлинейки, когда Он вдруг растерянно опускал свой карабин и начинал судорожно шарить рукой по подсумкам с обоймами.

Виктор встал с кровати и, покачиваясь, босиком прошлепал в ванную. Ополоснул ледяной водой пылающее лицо, но не стал его вытирать, а, запрокинув голову и прикрыв глаза, присел в углу на старенькую стиральную машинку.

В дверь ванной тихонько поскреблись.

Мамин голос спросил:

— Сынок, тебе плохо?

Наверное, и двух часов не прошло, как он проводил Наташку, поцелуями мешая ей выговаривать глупые девчоночьи обещания, и, вернувшись домой, упал в постель. Друзья, давшие хорошей копоти по случаю проводов Виктора в армию, разошлись еще раньше.

— Нет, мам, все нормально. Душновато просто. Иди спи. Завтра еще напереживаешься.

Впервые этот сон пришел к Виктору, когда ему исполнилось четырнадцать. В первую же ночь после дня рождения. И за четыре года, прошедшие после того потрясения, он не один десяток раз вновь и вновь перелетал через окоп. А его враг, вновь и вновь, развернувшись вслед за своей смертью, соскальзывал со штыка и мягкой куклой оседал в глиняное укрытие, ставшее могилой.

Виктор твердо знал, что, просыпаясь, он запоминал не все. Последнее, что оставалось в памяти: по черному желобку между белыми блестящими гранями стального жала стекают тяжелые капли и падают на истоптанную пожухлую траву. Алый цвет смешивается с желтым и зеленым. Маленькие подплывающие овалы становятся бурыми…

И все. Черный занавес. Но ведь было еще что-то. И это «что-то» каждый раз мучило его, разламывая голову, делая угрюмым и раздражительным, заставляя в такие дни избегать друзей и дерзить родителям из-за ерунды.

Однажды, после очередной глупой стычки, отец зашел к нему в комнату и, обняв за плечи, спросил:

— Что с тобой происходит? Мама грешит на твой трудный возраст. Но, по-моему, все гораздо серьезней…

Рассказ сына он слушал, опустив глаза. А когда наконец их взгляды встретились, Виктора пробил озноб и он замолчал на полуслове: отец знал!

А тот попытался улыбнуться и глуховатым, подсевшим голосом сказал:

— Чему ты удивляешься? В России ни одно поколение без войны не обошлось. У нас в роду все предки воевали. Прапрадеды твои на Дону и в Запорожье казаковали. Деды и прадеды с немцами дрались. Их кровь носишь. И их память…

У входа в комнату послышались мамины шаги, и отец торопливо шепнул:

— Не говори матери. А то она нас обоих к психиатру потащит.

Больше они к этой теме не возвращались.

* * *

Напряжение было просто невыносимым. Кудрявые кусты, незнакомые южные деревья, каждая травинка — все излучало опасность. Они были где-то здесь. И в любой момент могли ударить в упор длинной очередью, катнуть под ноги гранату или, прыгнув на спину, полоснуть по горлу кинжалом.

Виктор остановился. Стараясь не лязгнуть громко ножнами, вытащил штык-нож и прищелкнул к автомату. Раньше он никогда этого не делал. Не было такой нужды. «Духи» никогда не лезли врукопашную, предпочитая после внезапных обстрелов из засад смываться, не дожидаясь ответа. Да и штык-нож он сегодня взял с собой только потому, что вчера, выпендриваясь перед ребятами, метнул любимую финку в старый каштан. Нож попал в железной твердости сучок, и лезвие отломилось у самой рукоятки.

— Рэмбо, твою мать, — снова обругал себя Виктор.

Неожиданно стало легче. Воспоминание о конкретной неприятности сделало окружающий мир более реальным.

Но все же…

Те двое, которых они с Санькой «срисовали» в «зеленке» недалеко от дороги, растворились где-то здесь. А ведь была надежда, что, незаметно сев им на хвост или захватив их живьем, удастся выйти на базу боевиков. Командир разведроты, дав по рации «добро» на преследование, тут же выслал подмогу. Но ребятам нужно было минимум тридцать минут. А «духи» долго сидеть в засаде не стали. Сунули в лужу на дороге две противотанковых мины и легким, упругим шагом поперли в горы. Пришлось, наскоро вышвырнув опасные гостинцы в кювет, идти за ними вдвоем.

Слева, метрах в ста, воздух распорол автоматный треск. Два «Калашникова» рычали друг на друга. Санька напоролся! Виктор рванул на звук, стараясь рассчитать так, чтобы зайти со спины автоматчика, стрелявшего выше по склону.

Перелесок внезапно кончился. И метрах в пятидесяти от него, за двумя большими валунами, вдруг четко нарисовалась фигура боевика, стоящего на колене. Второй неподвижно лежал рядом, подтянув ноги к животу и неестественно запрокинув голову. Автомат у живого «духа» был с подствольником. Хлопок! Виктор невольно проводил взглядом черную каплю, вырвавшуюся из короткого ствола. Граната пыхнула дымком возле старого, мощного дуба, подпрыгнула и рванула в воздухе, вышвырнув из-за дерева смятую пятнистую фигурку. Боевик что-то яростно прокричал и кинулся к упавшему.

Магазин автомата был полон. И предохранитель давно снят. Но стрелять Виктор не стал. Удивительно знакомая багровая волна плеснула ему в мозг и понесла вперед невесомое пружинящее тело. Он мчался наперерез, видя сразу все: бегущего врага, перевернутую курносину штыка на конце своего автомата, Саньку, лежащего с размозженной головой… И неистовое «А-а-а!» первобытным рыком вырвалось из мгновенно пересохшей глотки.

Боевик, тормознув, развернулся навстречу опасности. Вскинул оружие, но тут же, отчаянно вскрикнув, вырвал из «калаша» пустой магазин, отшвырнул его в сторону и выхватил из «разгрузки» другой.

В последнем, стелющемся прыжке Виктор выбросил свой автомат вперед. Штык-нож, коротко хрястнув, вошел между четкими контурами запасных рожков, в клапан только что опустевшего кармана. Сила инерции пронесла Виктора еще несколько шагов, а его враг, развернувшись от страшного удара и сорвавшись со штыка, мягкой куклой перевалился через Сашкин труп.