Нас предала Родина - Константин Семенов Страница 17

— И нам все померещилось?

— Володя, ты что осел? — побагровел Петрович. — Я же тебе русским языком говорю — штатным выстрелом не пробить. А вот модифицированным, наверное, можно. Понял?

Володя только этого и ждал.

— И где же их мо-ди-фи-ци-ро-вали? Не иначе в секретных лабораториях завода «Красный Молот»? А чего, автомат «Борз» заделали же. Из него даже из-за угла стрелять можно. А знаете почему? Потому что дуло кривое. Ой, извините товарищ капитан — ствол!

— Ты точно дурак, Володя! На каком «Красном Молоте»? Все лаборатории сейчас за океаном!

— Ну, ты Петрович даешь! По-твоему Дудаеву американцы секретное оружие поставляют? А мы, придурки, думали, это ему Грачев оставил.

В курилке вновь с удовольствием засмеялись. Петрович обиженно замолчал, раскуривая погасшую самокрутку.

— Петрович, а скажи свою теорию, — требуя продолжения вмешался низенький мужичок с красными воспаленными глазами.

Петрович молчал.

— Ну, скажи, Петрович! Просвети нас, неучей. Вон и Борис Алексеевич послушает.

Петрович сопел, выпуская едкий дым.

— Не хочет, — объявил Володя. — Ничего мы сами скажем. Петюнь, давай — у тебя память хорошая.

Молчащий до того молодой парень сделал серьезное лицо и басом, подделываясь под Петровича, выдал:

— «Это возможно только в одном случае — если попасть сзади на башне в открытый люк выброса гильз, и чтобы заряд был приличный и чтобы БК сдетонировал. Или попасть в ствол орудия танка при открытом казеннике с теми же условиями». Короче, в дуло ему попасть нужно! — под хохот объяснил уже своим голосом.

— Теоретически! — заорал Петрович, и курилка грохнула еще сильнее. — Я говорил — теоретически! Да что вы понимаете! Салаги!

Борис тихонько вышел из курилки. Здесь конечно было интересно, но ему предстояло сделать одно очень важное дело или хотя бы попытаться. А для этого нужна была не цеховая курилка, а заводоуправление. До проходной идти минут десять, и за все время Борис не встретил ни одного человека. Цеха стояли пустые и унылые, кое-где уже были сняты окна — с завода тянули все, что можно. Зато над проходной по-прежнему красовался плакат: «Вы славно потрудились — можно и отдохнуть!»

Борис намеревался попробовать получить деньги. В кассу идти было абсолютно бесполезно: там давно висело объявление «Денег нет». Впрочем, в кассу Борис идти и не собирался, он собирался идти к директору. Когда-то они учились в одной группе института и сохранили очень хорошие отношения. Борис ими иногда пользовался. Собирался воспользоваться и сейчас.

— Здравствуй, Боря! — директор встал, протянул руку. — Присаживайся. Как дела? Чаю хочешь?

— Привет, Али! Спасибо, не хочу. Вот в отпуск собрался. — Борис выжидательно уставился на Алихана.

— В отпуск? Это хорошо. На море поедешь?

— Ага! На Канары! Вот только…

Алихан достал пачку «Мальборо», закурил, подвинул Борису. После дешевого табака сигарета показалась восхитительной. Помолчали.

— Да, вот времена настали! Борь, если бы в институте кто сказал, что так будет, не поверили бы…

— Али, денег дашь? Отпускных и зарплату.

Директор поскучнел.

— В кассе был?

— Чего я там не видел? — обиделся Борис. — Закрытого окна с объявлением?

— Окна, окна… — скривился директор. — Сколько там народу, видел? И не уходят. Ждут. Чего ждут?…

— Али! Мне деньги нужны. Может, последний раз. Понимаешь?

— Да понимаю я! Трудовую взял? Я так и думал — уезжаешь. А нам куда уезжать?

— Али, кончай, а.… Дашь денег?

Алихан выпустил кольцо дыма, затушил сигарету, взялся за телефон.

— Карина? Слушай внимательно: сейчас посмотришь, сколько мы должны Туманову, зарплата там, отпускные. Короче, все. Придешь ко мне, я завизирую. Потом пойдешь в кассу, я предупрежу. И принесешь деньги сюда, ко мне — чтоб не один человек не увидел. Ясно? Что? Сама распишешься!

— Али, спасибо! — Борис протянул руку. — Правда, спасибо тебе огромное!

— Да иди ты! — Али откинулся на спинку кресла. — А помнишь, как мы на винограде гуся ловили.… Эх! Ладно,… через полчаса я в город еду, подвезу.

Народу на бесконечном митинге у Совета Министров сегодня было на удивление мало. Митинг длился уже несколько лет, то затихая почти совсем, то разгораясь вновь. Это был своего рода политический барометр. Бывало, он собирал дикое количество народа, десятки тысяч, если не все сто. И услышать тут можно было тоже дикие вещи. Революция бурлила, выплескивая, как и положено на поверхность всю пену и грязь.

Здесь талантливые ораторы доводили собравшихся до исступления, превращая их в толпу. И становилось легко. Легко и просто: вот она — Цель, такая простая и понятная. До нее осталось совсем немного, один шаг, и тогда наступит Золотое Время. Как же они сами этого не понимали?! И толпа аплодировала, сбивая в кровь ладони, толпа кричала единой глоткой, стреляла вверх, не в силах сдержать эмоций.

Здесь клеймили Москву, Россию и русских, обвиняя во всех мыслимых и немыслимых кознях. Здесь обличали предателей, объясняли, почему до сих пор так плохо живут. Здесь обещали золотые горы, нефтяные реки и хлебные берега. Наводнившие город жители сел слушали, затаив дыхание, и многие уже видели себя в роли нефтяных шейхов, разъезжающих на шикарных лимузинах с чемоданами долларов на сиденьях. Надо только еще немного потерпеть, еще поддержать, разобраться с врагами и предателями. Еще немного! Только не сомневаться!

И не сомневались!

Здесь растерзали пойманного сотрудника ФСК. Здесь висел одно время знаменитый плакат «Русские не уезжайте — нам нужны рабы». Плакат провисел не так уж и долго, но кадры успели попасть на центральное телевидение. Крутили их с удовольствием.

Здесь записывались в ополчение. Здесь раздавали оружие. Здесь здравый смысл уступал место революционному дурману. Здесь гневались, радовались, спорили, танцевали. Здесь молились.

Здесь жили.

Как только ситуация в республике и вокруг хоть немного успокаивалась площадь, быстро пустела. Но проходил день, неделя, месяц — в Москве или Грозном что-нибудь обязательно происходило — или говорилось — и митинг вновь собирал толпы людей. А когда долго ничего не происходило и не говорилось, тогда хватало и слуха — многочисленные видимые и невидимые кукловоды не давали затухать пожару.

Поначалу проходить мимо было страшно, потом просто страшновато — потом Борис привык.

Сейчас только возле центрального входа в СовМин, давно превращенного в трибуну, толпилась кучка людей. Да еще несколько человек в форме грелись, сидя на поставленных вокруг вечного огня скамейках.

Завернув за угол, Борис неожиданно столкнулся с крепким парнем в военной форме и на секунду растерялся, даже испугался: только этого ему сейчас не хватало. Парень вдруг шагнул в сторону, уступая место, извинился и выжидательно уставился на Бориса. Это было уже совсем странно. Борис быстро, но ненавязчиво оглядел незнакомца: широкоскулое славянское лицо, русые волосы, странного покроя форма. На рукаве повязка с трезубцем и надписью «УНА УНСО». Оружия нет.